Расмус-бродяга
Не видя ничего от слез, Расмус сбежал вниз по лестнице и выскочил во двор. Он уже понял, что Оскар ушел, но хотел убедиться в этом сам. Должен был окончательно понять, что надеяться не на что. Как сумасшедший, он побежал через двор к хлеву, потом через мостик туда, где вчера вечером шел Оскар. Расмус с трудом открыл большую дверь и вошел на сеновал. После яркого солнечного света ему показалось, что в сарае совсем темно. Ничего не видя, он закричал:
— Оскар! Оскар!
Ответа не было, и мальчик начал громко всхлипывать. Глаза его уже привыкли к полумраку, и он таращил глаза на пустой сеновал. В Стенсэтре еще не начали свозить сено на сеновал, и сарай был пуст. Оскара здесь не было.
Расмус захныкал, ему было так больно, что удержаться он не мог. Он разразился жалобным отчаянным плачем, уперся лбом в стену и плакал, даже не пытаясь успокоиться.
И тут, когда ему больше всего хотелось, чтобы его оставили в покое, дверь сарая распахнулась и на пороге показалась фру Нильссон. Расмус не хотел, чтобы она услышала, как он плачет. Он изо всех сил попытался подавить слезы. Но все было напрасно, его тело тряслось от рыданий. От стыда он закрыл лицо руками и прислонился к стене, слезы просачивались между пальцами и текли по рукам.
— Это что еще за печальные звуки, да еще поутру! — услышал он голос за своей спиной. Это был голос не фру Нильссон… а Оскара! Там стоял Оскар.
Расмус, не помня себя, бросился к нему и уцепился за его руку.
— Оскар, я хочу быть с тобой! Ты должен позволить мне остаться с тобой!
— Ну, ну, ну, успокойся, — ответил Оскар. — Давай сядем на солнышке и потолкуем.
И он вывел Расмуса из сарая, они уселись на мостках, прислонясь спиной к двери сарая. Оскар обнял Расмуса за плечи.
— Погляди-ка, Расмус, — сказал он, обводя рукой усадьбу. — Погляди, в какой богатой усадьбе ты будешь жить. Чуть погодя они повезут молоко, и ты поедешь с ними, и, когда вернетесь домой, пойдешь поглядеть на щенят и будешь толковать со своими отцом и матерью.
— Я хочу быть с тобой, Оскар! — всхлипывал Расмус.
— Подумай только! Теперь у тебя есть свои собственные отец с матерью! Ведь ты их так долго искал.
— А я хочу бродяжничать вместе с тобой. Не мог бы ты быть мне отцом?
— Какой из бродяги отец? — рассердился Оскар. — Неужто ты хочешь, чтобы твоим отцом был бродяга?
— Да, такой бродяга, как ты, — пробормотал Расмус.
— Но ведь ты все время говорил мне, что хочешь жить у красивых и богатых людей.
Расмус повернулся и хмуро посмотрел на Оскара.
— По-моему, ты тоже красивый.
Оскар расхохотался.
— Да, я красивый как невеста. И богатый, ничего не скажешь. Ленсман дал мне десять крон, значит, я богатый.
— А бродягам много денег и ни к чему, — буркнул Расмус. — Наплевать, что зимой ногти на ногах трескаются, я все равно хочу бродяжничать с тобой! Оскар, миленький…
Продолжать он не смог, потому что снова заревел.
Оскар помолчал немного, потом похлопал Расмуса по плечу и задумчиво сказал:
— Ну, пусть будет по-твоему. «Что ни делается, всё к лучшему», — сказала старуха, когда старик повесился. Пусть будет по-твоему.
Расмус вздохнул, это был глубокий, счастливый вздох. И чуть погодя его заплаканное лицо осветилось улыбкой. Он дернул Оскара за рукав пиджака.
— Пошли отсюда скорее.
— Сперва ты должен сказать фру Нильссон, что передумал.
— Должен я? А не можешь ты… — испуганно спросил Расмус.
— Нет, парень, это ты должен сделать сам.
Не легко сказать людям, что ты не желаешь, чтобы они стали твоими родителями. А для того, кто застенчив, это еще труднее. Но Расмус готов был выдержать что угодно, лишь бы уйти с Оскаром. Он подошел к бочке с водой, стоявшей возле хлева, и смыл с лица следы слез. Потом, чтобы подбодрить себя самого, помахал Оскару и решительно пошел в кухню.
Хозяин и хозяйка Стенсэтры сидели за столом и завтракали. Расмус остановился на пороге, как делают бродяги. Его прямо-таки бил озноб, ведь сейчас ему придется сказать всю правду. А вдруг они сильно рассердятся?
— Я лучше хочу быть с Оскаром, — пробормотал он.
В кухне воцарилось молчание, потом фру Нильссон сказала:
— Садись поешь сначала. Потом расскажешь, почему ты хочешь лучше быть с Оскаром.
Расмус поежился.
— Потому что я больше привык к нему, — тихо добавил Расмус.
Фру Нильссон потянула его к столу, но он стал упираться. Упираясь ногами в пол, он пятился назад, как упрямый козленок, он боялся, что они помешают ему уйти с Оскаром.
— Надо же тебе сначала поесть, если даже ты пойдешь бродяжничать, — со смехом сказал хозяин Стенсэтры.
— Да, поторапливайся, Оскар ждет тебя, — добавила фру Нильссон.
Похоже было, что они не собираются удерживать его силой. Он перестал упираться и позволил подвести себя к столу и осторожно сел подальше от хозяев на край стула. Он смущенно поглядывал на людей, которые чуть было не стали ему отцом и матерью.
— Стало быть, никто нам не поможет ухаживать за щенятами, — сказала фру Нильссон.
Расмус опустил глаза.
— Я хочу лучше уйти с Оскаром, — промямлил он.
Фру Нильссон похлопала его по щеке.
— Не горюй о нас, — сказала она. — Просто теперь нам придется поехать в Вестерхагу, поглядеть, не найдем ли мы там другого малыша, кто любит собак.
Расмус вдруг так оживился, что забыл про свою застенчивость.
— Я знаю, кого вам взять! — закричал он. — Возьмите Гуннара! Волосы у него прямые, но в остальном он очень хороший, лучше всех. Я знаю там всех детей, Гуннар из них самый хороший.
— И он не хочет бродяжничать? — насмешливо спросил хозяин Стенсэтры.
— Нет, он больше всего хочет работать в какой-нибудь усадьбе, он очень любит животных. Гуннар не ругается, как Петер-Верзила и Эмиль, как почти все остальные. Он лучше их всех.
— Тогда придется поехать и поглядеть на этого Гуннара, раз он такой хороший, — сказала фру Нильссон и положила Расмусу целую тарелку каши.
Чуть позднее, собираясь уходить, он на прощание по очереди протянул им руку и поглядел на фру Нильссон большими серьезными глазами.
— Не берите кудрявую девчонку, — попросил он. — Гуннар лучше всех.
Ночью накануне шел дождь. Они шагали по дороге солнечным летним утром после дождя. Длинноногий Оскар перешагивал через лужи, а Расмус то и дело ступал в них, только брызги летели.
— У меня ноги какие-то счастливые, — сказал он, глядя на жидкую глину, которая выдавливалась у него между пальцами. — По правде сказать, у меня все тело какое-то счастливое.
Оскар засмеялся.
— Ясное дело, будешь счастлив, избавившись от большой усадьбы, лошадей, коров и прочей животины!
Расмус радостно зашлепал по следующей луже.
— Знаешь, что я подумал, Оскар?
— Почем мне знать. Верно, что-нибудь шибко умное и дельное.
— Я подумал, что, когда бродяжничаешь, тогда все вокруг, на что ни поглядишь, твое.
— Ну тогда ты, стало быть, не прогадал. Конечно, если вот все это — твое, — сказал Оскар, показав рукой на чисто вымытый дождем лес и луга, озаренные утренним солнцем.
Он остановился и поглядел вокруг.
— Боже милостливый, до чего же красив белый свет в эту пору! Немудрено, что человека тянет отправиться в дорогу.
Расмус радостно подпрыгивал рядом с ним.
— И все вокруг наше. Березы наши, и озеро наше, и все колокольчики, и дорога, и все лужи!
— Нет уж, лужи-то твои, — ответил Оскар, — с меня хватит одной, если ты ее мне подаришь. Я и ее могу отдать, когда захочешь.
— А вот дома не наши, — рассуждал Расмус. — Потому что в них живут другие люди.
— Нам-то какое до них дело. Дома тоже наши, по крайней мере один дом.
Лицо Расмуса вдруг стало серьезным, он мечтательно смотрел на маленькие серые домишки торпарей, мимо которых они шли.
— Да, хорошо, кабы у нас с тобой был один дом! — согласился Расмус, вздыхая. — Дом, где можно было бы жить зимой, чтобы не трескались ногти на ногах.
— Охо-хо-хо-хо! — сказал Оскар.
Но солнце светило ярко, до зимы было далеко, и печалиться о доме пока что не стоило.
Они пошли дальше. Расмус смотрел на свои зеленые рощи и луга, блестевшие под солнцем лужи и не думал о домах.
Они миновали деревню, по обе стороны дороги не было видно ни одного торпарского дома, только лес. Между высокими прямыми стволами сосен просачивался солнечный свет, освещая зеленый мох и маленькие розовые колокольчики линией, которые звонили, возвещая, что наступил прекрасный летний день.
— Мы идем по лесу хозяина Стенсэтры, — сказал Оскар. — Все эти деревья и в самом деле могли стать твоими.
— А я все равно хочу лучше быть с тобой, — ответил Расмус, глядя с любовью на Оскара.
Оскар посмотрел на этого босоногого, искусанного комарами, худенького, нестриженого парнишку в заплатанных штанах и грязной полосатой сине-белой рубашке. Ничего не скажешь, бродяга с головы до ног.
— Тогда и я скажу тебе кое-что: я тоже хочу быть с тобой.
Расмус покраснел и ничего не ответил. Ведь Оскар в первый раз сказал, что хочет быть с ним. И он почувствовал себя еще счастливее. Он топал по лужам, и ему казалось, что он может идти без устали сколько угодно.
Но скоро лес кончился, и дорога, петляя, начала спускаться к озеру. На берегу озера Расмус увидел торп с серым домишком, как и во всех торпах, яблоньками и покосившимся забором.
Оскар остановился у калитки.
— Ясное дело, дома тоже наши! Например, вот этот дом пусть будет нашим.
Он отворил калитку.
Расмус засмеялся.
— Ну и горазд ты шутить, Оскар. Что, мы будем здесь петь?
— Нет уж, здесь нам нужно петь как можно меньше.
Он без лишних слов направился к дому. Расмус пошел за ним.
Тут он увидел женщину, которая развешивала белье. Она стояла к ним спиной и вешала полотенца на веревку, натянутую между двумя яблонями.
— Мартина! — позвал Оскар, и женщина вернулась к нему.
У нее было грубоватое широкое лицо. Увидев Оскара, она нахмурилась.
— Вот оно что, — сказала она. — Явился!
Расмус остановился поодаль. Видно, Оскар знал эту женщину. Она была не слишком-то любезна с ним. Вид у нее был даже очень сердитый.
— А кого это ты привел? — спросила она, указывая на Расмуса.
Оскар бросил на Расмуса подбадривающий взгляд.
— Да вот, шел по дороге и нашел мальчика. Такого маленького, что едва заметишь. Зовут его Расмус.
Женщина продолжала сердито смотреть них, и Расмусу захотелось, чтобы они поскорее ушли отсюда.
— Ну и как тебе жилось, покуда меня не было? — почти с тревогой спросил Оскар.
— А как ты думаешь? Работала с утра до ночи, не разгибая спины, да еле сводила концы с концами. Да какая тебе забота! Знай шатаешься по дорогам!
— Ты сильно сердита на меня, Мартина?
— Ясное дело, сердита. До того зла, что готова стукнуть тебя — хорошенько…
Она замолчала и вдруг, к удивлению Расмуса, засмеялась, обняла Оскара и сказала:
— Да, сердита. Но до чего же я рада, что ты воротился домой!
Расмус стоял растерянный, ничего не понимая. Значит, Оскар живет здесь? Значит, в самом деле есть такое место, где он живет? Об этом Расмус даже не мечтал. Для него Оскар был путником, шагавшим по дорогам изо дня в день, летом и зимой, и не жил нигде. Но если он все-таки живет здесь, кто же тогда эта Мартина? Неужто он женат на ней? Расмус стоял у яблони и пытался сообразить, как обстоят дела. Переполнявшая его радость улетучилась. Он чувствовал себя покинутым.
Оскар и Мартина смотрели друг на друга и весело смеялись. Расмуса они не замечали, будто его и вовсе не было.
Но внезапно Мартина отпустила Оскара и подошла к нему. Она стояла перед ним, подбоченясь, рослая, здоровенная, почти как Оскар. Теперь глаза ее стали добрыми, веселыми и лукавыми. Глядя на него, она засмеялась, но смех этот был добрый, будто что-то ее рассмешило.
— Вот как, Оскар, стало быть, ты шел по дороге и нашел мальчика! — сказала она и оглядела Расмуса с головы до ног.
— Да, чудного маленького парнишку, который хочет, чтобы бродяга стал его отцом. Как тебе это нравится? Он не захотел стать сыном Нильссона из Стенсэтры, а выбрал меня в отцы. Каково, а?
— Ну, если он выбрал такого отца, как ты, ума у него немного.
— Твоя правда. Но если матерью ему будешь ты, он не пропадет.
— Правда, такого я никак не ждала. Однако от тебя ведь никогда не знаешь, чего ожидать, какую штуку ты еще выкинешь. А что, у парнишки вовсе нет родителей?
— Нет у него никаких родителей, кроме нас с тобой.
Мартина взяла Расмуса за подбородок, подняла его голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Она долго и испытующе смотрела на него, а потом спросила:
— А ты хочешь этого? Хочешь жить у нас?
И тут Расмус понял, что он хочет именно этого. Что он хочет жить с Оскаром и Мартиной в этом маленьком сером доме на берегу озера. Оскар и Мартина не были ни красивыми, ни богатыми. У Мартины не было голубой шляпки с перьями, но Расмус все равно хотел жить в этом доме.
— А ты, Мартина, захочешь взять мальчика с прямыми волосами? — робко спросил он.
Тут Мартина обняла его. Никто не обнимал его с тех пор, как у него стреляло в ухе и он сидел на коленях у фрёкен Хёк. Руки у Мартины были твердыми и сильными, и все же они казались ему мягкими, намного мягче, чем у фрёкен Хёк.
— Хочу ли я взять мальчика с прямыми волосами? — засмеялась Мартина. — Конечно, хочу. Сам понимаешь, зачем мне курчавый мальчишка, когда у меня у самой волосы прямые, как гвозди. Хватит нам и одного курчавого в семье, — сказала она и посмотрела на Оскара.
Оскар сидел на крыльце и гладил маленького черного котенка, который ласкался к нему.
— Нам нужен парнишка только с прямыми волосами или никакой, — заявил Оскар. — Это мы с Мартиной всегда говорили.
Глаза Расмуса засияли, и лицо осветила улыбка.
— Послушай-ка, Расмус! — позвал его Оскар. — Ты видел эту киску?
Расмус подбежал к нему, уселся рядом на крыльце, стал гладить котенка, потом взял его на руки и прижал к себе.
— Точно такой котенок мне снился.
— Тогда теперь он будет твой, — сказал Оскар. — Знаешь, Мартина, мы Расмусом сочинили песню про кота, который ест картошку с селедкой.
— Картошку с селедкой? У меня как раз на плите картошка с селедкой. Будете есть?
Оскар кивнул.
— Спасибо, будем, — ответил он и пропел: — «Хочешь верь, хочешь нет, но мой кот на обед уплетает селедку с картошкой».
Он шутя ухватил Расмуса крепкой рукой за воротник.
— Пошли обедать!
Быть может, Расмус и родился в таком же вот сереньком торпарском домишке, и первое, что он увидел, появившись на свет, была такая же убогая кухня с начисто выскобленным полом, с выдвижным деревянным диванчиком и распахнутым столом, с геранью на окне. Может быть, именно потому Расмус, переступив высокий обшарпанный порог, почувствовал себя дома.
Он сидел с Оскаром и Мартиной за кухонным столом и ел картошку с селедкой. Ему было так хорошо и уютно, он пришел к себе домой. Мартина весело смеялась и громко болтала, не верилось, что это была та же самая Мартина, которая так сердито встретила их. При ней невозможно было сидеть, молча потупившись, она волей-неволей заставляла тебя говорить. Но она вела себя вовсе не так, как взрослые, которые говорят с тобой, лишь желая показать свое расположение или снисходительность. Она говорила с Расмусом, потому что ей это нравилось.
— Ну и прохвосты! — воскликнула она, когда Оскар рассказал ей про Лифа и Лиандера. — Уж я бы потолковала с этими бандитами!
— Они и без тебя получат по заслугам, — ответил Оскар. — А вот с кем тебе надо потолковать, я знаю! Тебе нужно уладить дело с властями, чтобы нам позволили оставить Расмуса. От меня в этом деле толку будет мало, я с ними говорить не умею. Пойду, а они спросят: «Что ты, Оскар, делал в четверг?»
— Да, мне это тоже интересно. Не знаю, что ты делал в четверг, а я в тот день, не разгибая спины, стирала белье в прачечной у пастора до одиннадцати вечера.
Нарезая хлеб и подкладывая им селедку, она рассказывала, как нелегко быть женой такого лентяя, как Оскар.
— Можешь ты понять, Расмус, каково мне. Просыпаюсь утром, а в кухне на столе записка: «Ушел побродить опять». Всего-навсего записка, мол, ушел «побродить». Что ты на это скажешь?
А Оскар и не думал расстраиваться, продолжая уплетать картошку, он весело сказал:
— Давай, давай, Мартина, ругай меня хорошенько!
— Не знаю, как тебя еще отругать. Я ведь уже назвала тебя лентяем.
Тут на помощь Оскару пришел Расмус:
— Оскар не настоящий лентяй. Он говорил мне, что не может работать круглый год изо дня в день. Зато когда работает, то ломит вовсю.
Мартина кивнула.
— Что правда, то правда. Знаешь, Оскар, что Нильссон из Стенсэтры сказал мне на днях? Он сказала: «Оскар мой лучший торпарь, когда берется за работу».
— А сейчас возьмусь. И буду молить Бога, чтобы меня больше не тянуло бродяжничать, а тянуло бы крестьянствовать.
Потом он бросил на Расмуса лукавый взгляд и добавил:
— Хотя будущей весной мы с Расмусом отправимся немного поразмяться.
Расмус смотрел на него глазами, полными обожания. До чего же хорошо, когда у тебя отец — бродяга, Божья кукушка!
— Сперва будем думать, что нам делать завтра, — сказала Мартина. — Завтра тебе надо будет починить изгородь и окучивать картошку. А послезавтра ты отправишься в Стенсэтру и будешь возить сено.
Оскар кивнул.
— Знаю, Нильссон мне об этом уже говорил. Но завтра утром мы с Расмусом встанем пораньше и пойдем ловить окуней. У нас есть старая лодка на берегу, ясно тебе? Возьмем ее, поплывем на окуневую отмель и будем рыбачить. Любишь, поди, удить рыбу?
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Понравилась сказка? Тогда поделитесь ею с друзьями:
Поставить книжку к себе на полку