Рони, дочь разбойника
Фьосок подал наконец знак, и тотчас Маттис и Борка с криком кинулись друг на друга.
– До чего же жалко, что ты такой брехун! – закричал Маттис, схватив Борку своими медвежьими лапищами поперек туловища и сжав его, правда, еще не изо всей силы, однако Борка разом вспотел. – А не то я бы давно сделал тебя своим помощником. – Тут он стиснул его посильнее, применив особый прием. – И мне не пришлось бы сейчас выдавливать из тебя потроха. – Тут он так обхватил Борку, что тот захрипел.
А когда Борке надоело хрипеть, он изловчился и изо всех сил боднул Маттиса в лицо своей тяжелой головой, да так, что у того из носа фонтаном хлынула кровь.
– А мне очень жаль, – крикнул Борка в ответ, – что приходится уродовать такую физиономию, – и он еще раз боднул Маттиса головой в нос, – потому что ты и так похож на огородное пугало! – Тут Борка схватил Маттиса за ухо. – Два уха? Зачем тебе? Хватит и одного!
А Маттис в ответ так сильно стиснул Борку, что у него разжались пальцы. И в тот же миг Борка уже лежал на земле, а Маттис своей твердой, как железо, пятерней утюжил плоское лицо своего противника, и, казалось, оно становится от этого еще площе.
– Как обидно, что мне придется изуродовать тебя, как бог черепаху, и Ундиса будет лить слезы всякий раз, как посмотрит на тебя при свете дня.
И он снова с силой потер ладонью лицо Борки, но Борка сумел вцепиться зубами в его руку. Маттис взвыл. Он пытался выдернуть руку, но Борка не разжимал своих могучих челюстей, пока ему не пришлось вздохнуть. Тогда Маттис навалился на него всей своей тяжестью. И тут выяснилось, что у Борки хоть и железные зубы, но сравниться в силе с Маттисом он все-таки не может.
Вот и окончен бой. Маттис предстал перед всеми как победитель. И пусть лицо его было в крови, подтеках, а рубаха изодрана в клочья, сомнений в том, что атаман именно он, ни у кого больше не было. Это признали теперь все разбойники, хотя некоторые и не без труда, а тяжелее всех признание это далось самому Борке.
Вид у него был ужасный, он чуть не плакал. И Маттису захотелось сказать ему несколько утешительных слов:
– Брат Борка! Да, отныне мы с тобой братья. Знай, что до конца твоих дней ты сохранишь званье атамана и почет и людьми своими ты будешь сам распоряжаться. Но никогда не забывай, кто самый могучий атаман во всех горах и лесах, и помни, последнее слово всегда остается за мной.
Борка молча кивнул, особой разговорчивостью он в эту минуту не отличался.
В тот же вечер Маттис устроил в большом зале пир для обоих шаек, и своей, и Борки. Что это был за пир! Сколько там было всего съедено! Сколько выпито пива!
А Маттис и Борка сидели рядышком за пиршественным столом и то смеялись, то утирали слезы, вспоминая детские годы, и все больше чувствовали себя братьями. Перебивая друг друга, они рассказывали разбойникам, как ловили крыс в старом свинарнике, ну и про всякие другие проказы, и все охотно их слушали и громко хохотали, когда было смешно.
Рони и Бирк, которые сидели за дальним концом стола, тоже веселились от души, слушая рассказы отцов. Их звонкий смех звенел, словно колокольчики, на фоне хриплого хохота разбойников, доставляя большую радость и Маттису, и Борке – ведь столько долгих месяцев в замке не звучал смех их детей, и они еще не привыкли к тому, что ребята снова с ними. Какое это счастье! Смех Рони и Бирка был для Маттиса и Борки лучше любой, самой распрекрасной музыки, и они вспоминали все новые и новые забавные случаи из своего детства, чтобы повеселить детей.
Но вдруг Маттис сказал:
– Послушай, Борка, не огорчайся, что сегодня все так вышло. Быть может, шайка Борки доживет и до лучших времен. Когда мы с тобой уйдем навсегда, твой сын станет атаманом, так я думаю. Потому что моя дочь не желает быть атаманом. А когда она говорит «нет», то уж это точно нет. Вся в мать!
Борка необычайно обрадовался, когда это услышал. Но Рони крикнула ему с другого конца стола:
– А ты думаешь, что Бирк захочет стать атаманом?
– А то! – убежденно воскликнул Борка.
Тогда Бирк встал и не спеша вышел на середину зала, так, чтобы все его видели. Он поднял правую руку и произнес торжественную клятву о том, что никогда ни за что не станет разбойником, что бы ни случилось.
В зале воцарилось тягостное молчание. Горькие слезы застлали глаза Борки, он был в отчаянии от клятвы сына, он не мог этого понять. Но Маттис и тут попытался утешить Борку:
– Я уже смирился с этим, – сказал он. – И ты смиришься. Нынче мы для детей не указ. Они поступают как хотят. И тут уж ничего не поделаешь, хотя это очень тяжело.
Оба атамана долго сидели молча, и будущее представлялось им в мрачном свете. Пройдет немного лет, а их гордая разбойничья жизнь будет казаться людям фантазией, сказкой, выдумкой, воспоминания быстро поблекнут, никакого следа нигде не останется.
Но постепенно они все же вернулись к рассказам об охоте на крыс в свинарнике и решили все же радоваться жизни, несмотря на своеволие детей. А разбойники просто из кожи вон лезли, стараясь бодрыми песнями и дикими плясками заглушить печаль своих атаманов. Они стучали каблуками так, что каменные плиты пола прямо ходуном ходили. Бирк и Рони скакали вместе со всеми, и Рони научила Бирка нескольким изумительным двойным и тройным разбойничьим прыжкам.
Тем временем Ловиса и Ундиса сидели в другой комнате, ели, пили и болтали. Почти на все женщины смотрели по-разному, но в одном они сходились: как прекрасно, когда тебя хоть иногда оставляют в покое и ты можешь не слушать этого оглушительного мужского хохота.
А пир тем временем шел своим чередом. До тех пор, пока Лысый Пер вдруг не свалился без чувств от усталости. Несмотря на свой почтенный возраст, он провел вместе со всеми прекрасный, веселый день, но теперь силы изменили ему, и, когда он пришел в себя, разбойники отвели старика в его каморку. Очень довольный, он повалился в полном измождении на свою кровать, и Рони укрыла его меховым одеялом.
– Скажу честно, мне легко на сердце от того, что ни один из вас, ни ты, ни Бирк, не хочет стать разбойником. В мои годы разбойничать было удовольствие – риск, веселье, но теперь это очень опасное дело. Оглянуться не успеешь, как уже болтаешься на виселице.
– А кроме того, когда у людей отнимают их вещи, они плачут и кричат, а я не хочу, чтобы люди плакали и кричали.
– Верно, – сказал Лысый Пер, – ты бы этого не вынесла. А теперь я хочу доверить тебе один маленький, но прекрасный секрет, конечно, если ты обещаешь молчать как рыба.
И Рони обещала.
Тогда Лысый Пер взял ее теплые ручки в свои, такие холодные, и стал рассказывать.
– Послушай, радость моей души, – начал он. – Когда я мальчишкой бродил по лесу, точь-в-точь как ты сейчас, я однажды спас жизнь одному маленькому серому гному, которого хотели погубить злые друды. По чести сказать, серые гномы – отвратительные твари, но этот был совсем не похож на других, и к тому же он так благодарил меня, что я просто не знал, как от него избавиться. И представляешь, он вбил себе в голову, что обязательно должен мне что-то подарить. И знаешь… Гляди-ка, а вот и Маттис пришел к нам, – сказал Лысый Пер, потому что в дверях вдруг появился Маттис.
Он пришел узнать, почему Рони так долго не возвращается в зал.
– Пир уже кончился, – сказал он, – пора петь Волчью песнь.
– Сперва я должна дослушать сказку.
И пока Лысый Пер шептал и шептал ей что-то на ухо, Маттис стоял на пороге каморки и ждал ее.
– Как хорошо! – воскликнула Рони, когда дослушала все до конца. – Как хорошо!…
Наступила ночь, и вскоре весь замок Маттиса со всеми его разбойниками погрузился в сон. Не спал только сам Маттис. Он громко вздыхал и протяжно стонал, лежа на кровати. Конечно, Ловиса смазала его синяки и ссадины целебной мазью, но это не помогало. Теперь, когда поединок был уже позади, у него болело все тело, каждый ушиб, каждая царапина давала себя знать. Маттис не мог сомкнуть глаз, и его бесило, что Ловиса так спокойно спит рядом с ним. Наконец он не выдержал и разбудил ее.
– У меня все тело ноет. А ты спишь, как сурок… – простонал Маттис. – Одна утеха, что этому негодяю Борке сейчас не лучше, чем мне. А может, еще и похуже! А?…
Ловиса повернулась к стене.
– Все мужчины… – начала она, но не договорила, потому что уснула.
Глава 18
– Нечего старикам торчать на «медвежьих боях» и рассиживаться на холодных скалах, – строго сказала Ловиса, когда на утро выяснилось, что Лысого Пера трясет озноб, что у него ноют все суставы и он не желает вставать с постели.
Впрочем, вставать он не захотел и после того, как озноб прошел.
– В конце концов, глядеть вокруг я могу и лежа не хуже, чем сидя, – сказал он.
Всякий день Маттис заходил в каморку Лысого Пера, чтобы рассказать старику, как протекает их разбойничья жизнь после объединения шаек. Пока все обстояло как нельзя лучше. Борка вел себя вполне прилично и не бунтовал. А вообще-то он толковый малый, и теперь, когда они действуют сообща, им одна за другой сопутствуют удачи, а солдат фогта они так ловко водят за нос, что сердце радуется.
– Вот увидите, скоро все солдаты сбегут из леса, – хвастался Маттис.
– Цыплят по осени считают, – бормотал Лысый Пер, но Маттис не обращал внимания на слова старика, да у него и не было времени долго тут рассиживаться.
– Мощи ты наши! – любовно воскликнул он и на прощание похлопал Лысого Пера по плечу. – Постарайся хоть немного мяса нарастить на свои кости, чтобы поскорее встать на ноги!
Ловиса просто из кожи вон лезла, чтобы угодить Лысому Перу. То горячий крепкий бульон принесет, то какое-нибудь особое блюдо, которое старик прежде любил.
– Ешь, пока не остыло, – упрашивала она, – хоть ложечку, чтобы согреться изнутри.
Но даже кипящий бульон не мог выгнать холод из тела Лысого Пера, и это тревожило Ловису.
– Надо перевести его сюда в зал, поближе к очагу, – сказала она как-то вечером Маттису. – Пусть отогреется у огня.
Маттис взял его на руки и, как больного ребенка, вынес из каморки и уложил на свою постель. Теперь Лысый Пер спал рядом с Маттисом, а Ловиса перебралась к Рони.
– Наконец-то я, бедняга, хоть немножко оттаю, – радовался Лысый Пер.
Наутро Лысый Пер отказался возвращаться в свою каморку. В этой широкой кровати ему было хорошо, он в ней и остался. Лежа, старый Пер наблюдал, как Ловиса управляется со своими домашними делами, по вечерам вокруг него собирались разбойники и хвастались своими подвигами, а Рони рассказывала о том, как они с Бирком провели этот день в лесу, и Лысый Пер был доволен.
– Вот так я и должен жить, пока жду… – сказал он как-то.
– Чего? – спросил Маттис.
– А ты как думаешь. – вопросом на вопрос ответил Лысый Пер.
Догадаться Маттис в тот раз так и не смог, но он с тревогой замечал, что старик день ото дня все худеет и слабеет, и спросил Ловису:
– Чего ему не хватает, а?
– Лет ему много, вот что.
Маттис с испугом поглядел на жену.
– Но, надеюсь, он от этого не умрет?
– Умрет, – сказала Ловиса.
– Молчи! – закричал Маттис и заплакал. – Я не позволю ему умирать!
Но Ловиса лишь покачала головой.
– Ты многое можешь, Маттис, – сказала она. – Но тут ты бессилен.
А уж как Рони беспокоилась о Лысом Пере! Чем больше старик ослабевал, тем дольше сидела она возле него. Теперь Лысый Пер лежал все чаще с закрытыми глазами, но иногда поднимал веки, глядел на девочку, улыбался ей и говорил:
– Радость души моей, смотри не забудь того, что я тебе сказал!
– Не забуду, – отвечала Рони. – Только бы найти его.
– Найдешь, найдешь, – уверял ее Лысый Пер. – Прийдет время, и ты его найдешь.
– Хорошо бы, – сказала она.
Бежали дни, и Лысый Пер все больше слабел. И вот настала ночь, когда никто не лег спать. Вся шайка собралась вокруг Лысого Пера – и Маттис, и Ловиса, и Рони, и все разбойники. Лысый Пер лежал неподвижно, прикрыв глаза. Маттис испуганно вглядывался в лицо старика, отыскивая в нем признаки жизни, но, несмотря на яркий огонь в очаге и резкий свет свечи, которую зажгла Ловиса, у кровати Лысого Пера было темно, и никаких признаков жизни Маттис заметить не смог. И тогда он закричал:
– Он умер!
Но тут Лысый Пер открыл глаза и с упреком поглядел на Маттиса.
– Нет, я не умер, – прошептал он. – Неужто ты думаешь, что я такой невежа, что уйду от вас, не попрощавшись?
Потом он снова закрыл глаза и долго лежал так, а все молча стояли вокруг и вслушивались в его прерывистое дыхание.
– А вот теперь пора, – тихо сказал Лысый Пер и снова открыл глаза. – Теперь, братья мои, прощайте… Я умираю…
И он умер.
Рони никогда не видела, как умирают люди, и она заплакала.
«Но ведь старик так устал жить, – подумала она. – Особенно за последние дни. Может, он ушел куда-нибудь отдохнуть, и мы только не знаем куда».
А Маттис шагал по залу из угла в угол, рыдая в голос и выкрикивая:
– Как же так? Ведь он всегда был, а теперь его нет. – Маттис все повторял и повторял эти слова: – Как же так? Он всегда был, а теперь его нет!
И тогда Ловиса сказала:
– Маттис, неужели ты не знаешь, что никому не дано быть всегда. Мы рождаемся, живем и умираем, таков закон жизни. Чего же ты убиваешься?
– Как мне его не хватает! – вдруг закричал Маттис. – Просто сердце останавливается в груди.
– Хочешь, я тебя обниму? – спросила Ловиса.
– Да! Обними, обними поскорей! – крикнул Маттис. – И Рони пусть тоже обнимет.
Так и сидел он, попеременно прижимаясь то к Ловисе, то к Рони, и оплакивал Лысого Пера. Сколько он себя помнил, Лысый Пер всегда был рядом с ним, а теперь его не стало.
На другой день они похоронили Лысого Пера у реки. Зима придвинулась еще ближе. Впервые пошел снег, и белые сырые хлопья падали на гроб, который несли на руках Маттис и его разбойники. Гроб этот Лысый Пер выстругал себе сам, еще когда был молодым, и всю свою жизнь хранил его в чулане для одежды.
«Разбойнику гроб может понадобиться в любую минуту», – говаривал в свое время Лысый Пер, а все последние годы удивлялся, что он ему все еще пока не понадобился.
«Все равно рано или поздно он мне пригодится».
И вот теперь пригодился.
Траур по Лысому Перу омрачил жизнь живущих в замке. Всю долгую зиму Маттис ходил мрачнее тучи, да и все разбойники тоже были невеселы, потому что их настроение всегда зависело от настроения Маттиса. А Рони с Бир-ком от всей этой печали убегали в лес. Там, как и везде, теперь воцарялась зима. И когда Рони мчалась на лыжах вниз по склону горы, то забывала обо всем печальном. Но стоило ей переступить порог замка и увидеть мрачного Маттиса, который молча и неподвижно сидел у камина, как горе снова обступало ее.
– Утешь меня, Рони, – просил Маттис. – Расскажи что-нибудь…
– Скоро снова придет весна, и тебе станет легче, – говорила она, но Маттис в это не верил.
– Лысый Пер никогда больше не увидит весны, – говорил он со вздохом.
И на это у Рони не было слов утешения.
Зима казалась бесконечной, но все же она кончилась, и пришла весна. Она всегда приходит, не считаясь с тем, умер ли кто-нибудь или нет. Маттис повеселел, как всегда весной, он уже насвистывал и распевал песни, когда во главе своих разбойников скакал через Волчью Пасть. А там, внизу, его уже поджидал Борка со своими людьми. Эге-гей! Сейчас после долгой зимы снова начнется развеселая разбойничья жизнь! И оба атамана, и Маттис, и Борка, радовались этому, ведь ничего другого, кроме как разбойничать, они не умели делать. Они родились разбойниками и останутся ими всю свою жизнь.
А вот дети их оказались куда умнее и радовались совсем другим вещам. Например, тому, что уже почти растаял снег и они снова смогут ездить верхом, или тому, что скоро, очень скоро переберутся в Медвежью пещеру.
– А еще, Бирк, я рада тому, что ты не хочешь быть разбойником.
Он рассмеялся:
– Я же поклялся! Вот только на что мы будем с тобой жить, когда вырастим?
– Известно на что, – сказала Рони. – Мне Лысый Пер сказал, мы будем искать серебряные самородки.
И она рассказала Бирку секрет о серебряной горе, которую маленький серый гном показал Лысому Перу в благодарность за то, что тот спас ему жизнь.
– Он говорил, что там попадаются самородки серебра величиной с валун, – сказала Рони. – И кто знает, может, так оно и есть. Лысый Пер клялся, что это чистая правда. Я знаю, где эта гора. Мы можем поскакать туда на конях и увидеть все своими глазами.
– Это не к спеху, – ответил Бирк. – Только никому об этом не болтай, а не то туда побегут все разбойники и растащут до нас все самородки.
Рони рассмеялась:
– Ты такой же хитрый, как и Лысый Пер. Ведь наши разбойники ненасытны на добычу, как ястребы. Поэтому Лысый Пер и не велел мне никому, кроме тебя, об этом рассказывать.
– Пока, во всяком случае, мы вполне обходимся и без серебряных самородков, сестра моя. Нам здесь, в Медвежьей пещере, нужны совсем другие вещи.
Весна все больше вступала в свои права, а Рони никак не решалась сказать отцу, что хочет снова перебраться в Медвежью пещеру. Но Маттис и сам все понимал, и никогда нельзя было предсказать, как он поступит.
– Моя старая пещера великолепное место! – воскликнул он вдруг ни с того ни с сего. – А весной там особенно прекрасно. Как ты считаешь, Ловиса?
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Понравилась сказка? Тогда поделитесь ею с друзьями:
Поставить книжку к себе на полку