Глупые вопросы
Тихо в комнате. Отец с утра сел за стол. Пишет. Вдруг распахнулась дверь, вбежала его маленькая дочь.
— Мама ушла. Мне одной скучно. Можно, я буду у тебя играть?
— Хорошо. Только тихо. Садись вон у окна. И не мешай мне. Взяла стул, взобралась на него с ногами и рассматривает книжку с картинками. Но книжка старая, давно знакомые картинки. Из раскрытого окна виден берег реки, опушка леса.
Книжка летит на пол. Дочь уже на подоконнике.
— Пчичку вижу, — говорит она через минуту тихонечко, будто про себя.
— Птичку, — поправляет отец, не поднимая головы от бумаги. — Какую птичку?
— Да просто птичка маленькая.
— Просто птичек не бывает.
— Нет, бывают. Вот такие.
— Какого цвета?
— Какого… Птичьего цвета: серенькая да беленькая. В реке на камушке сидит. И ещё другая. По берегу бежит. Смотри, смотри, кланяется. А та ей с камушка хвостиком кивает.
— Мне отсюда не видно. А другая какого цвета?
— Песочненького. И с галстучком.
— Песочного цвета, с чёрным галстуком и кланяется, — это зуёк. А та, на камушке, хвостом кивает, — это плиска, трясогузка. У каждой птицы своё имя.
— Я знаю. Вон сорока-белобока из леса вылетела, по земле скачет. Хвостатая какая. Отчего такой хвост?
— Ну, как — отчего? Что ты спрашиваешь?
— Не знаешь? А отчего зуёк кланяется, а плиска хвостиком кивает? Это они здороваются?
— Какие пустяки! Разве птицы здороваются?
— А вон ещё птицы. Белые, белые! Большие.
— Ну, чайки.
— Да, да… Они рыбку из воды клюют. А зачем они белые?
— Какие глупые вопросы! Я сказал тебе: мне не мешай. А ты всё время со мной разговариваешь. Ступай отсюда. Займись своими игрушками. Ступай, ступай, нечего!
Дочь надула губки, всхлипнула. Но ослушаться не посмела — ушла.
Отец вдруг положил перо. Посмотрел в окно и крепко задумался. А вечером, когда дочь пришла поцеловать его на ночь, он сказал ей:
— Ты прости меня, пожалуйста, что я утром назвал твои вопросы глупыми. Они совсем не глупые. Я подумал — и теперь могу тебе рассказать три сказки.
— Расскажи, расскажи! — обрадовалась дочь.
И она ловко вскарабкалась к нему на колени.
Отчего у сороки такой хвост
— Первая сказка, — сказал отец. — Жила-была птица. Спросишь, какая? Да никакая. Просто птица, и всё тут. У неё имени не было, одно названье — птица. И жила она знаешь где? У человека в голове. Один раз человек открыл рот, хотел зевнуть. Она — порх! — и вылетела.
Смотрит, — день весенний, весёлый. Небо голубое-голубое, на нём солнце, белые облака. Простору сколько!
Внизу стоит лес — кудрявый, густой, тенистый! Уютный такой. А ниже леса — река. Вода бежит, блещет, по берегам кусточки зелёные, песок золотой горит.
«Ах! — думает птичка. — Красота какая! Весело как!»
Весело-то весело, а кушать надо.
Видит: мухи, комары кругом летают.
Замахала крылышками, погналась за ними. А крылышки у неё ни длинны, ни коротки, ни круглы, ни остры — средненькие.
Машет крылышками — за мухами, комарами гоняется, а поймать не может.
Вдруг мчится стриж. Вперёд пронёсся, круг дал, да назад, да вниз, да вверх, вправо, влево — да всех мух, комаров и переловил.
— Вот, — говорит, — как летать надо, чтобы мух, комаров ловить. Вот какие крылья для этого надо, видела?
Посмотрела птица, — у него крылья длинные-длинные. Сложит их, — под ними и хвоста не видно. Узкие крылья, острые, как кривые ножницы, если их растопырить.
«Ну, так и в лес полечу, — думает птица. — Там себе что-нибудь промыслю».
Прилетела в лес, а там — чаща. Крылья за ветки задевают, хвост поворачивать не успевает.
А хвост у неё ни длинен, ни короток, ни широк, ни узенький — средненький.
Выскочила из чащи сорока, хохочет:
— Да разве с таким хвостом в лесу летать? Тут во какой хвост надо, видела?
И подняла свой хвост. А хвост у сороки длиннее самой сороки.
— Крылышки тебе поменьше бы надо, покруглей, а хвоста прибавить, чтобы верть — и повернула, верть — и в другую сторону. В чаще-то всё так.
Дёрнула хвостом — и нет её.
«Ну, — думает птица, — значит, на реку мне лететь надо. Там промыслю».
И полетела.
Тут первой сказке конец, а тебе ответ, — отчего у сороки такой хвост.
Кому зуёк кланяется, а плиска хвостом кивает
— Вторая сказка, — говорит отец. — Прилетела птица на реку. Села на обрыв и видит: по песку, у самой волны, бегает зуёк. Побежит-побежит и станет. А станет, — сейчас кланяться начнёт. И кланяется, и кланяется.
А на камушке в воде сидит тоненькая плиска. И всё хвостиком кивает, всё кивает хвостиком.
Птица думает:
«Кому это они кланяются? Уж не мне ли?»
Вдруг — жжип! — со свистом пронёсся над ней чеглок-соколок. И пропал.
Зуёк и плиска кричат птице:
— Счастье твоё, что ты смирнёхонько сидела. А то увидел бы тебя чеглок-соколок и унёс в когтях. Пискнуть бы не успела.
Птица удивилась:
— А почему бы он меня увидел, если б я двигалась?
— Да потому, что ты на земле сидишь, кругом тебя одни камни, тихо всё, не шевелится. А кто шевельнётся, того сразу заметно.
— Так чего же вы-то кланяетесь, вы чего киваете?
— А мы у волны живём. Волна колышется, и мы колышемся. Нам так надо. Станем смирно, а кругом всё движется, всё качается, — сразу нас заметно.
— Тут второй сказке конец, а тебе ответ, — кому зуёк кланяется, а плиска хвостиком кивает. И третья сказка…
Почему чайки белые
Птица думает:
«В воздухе мне не прожить, в лесу не прожить и на реке, выходит, тоже не прожить: я прятаться не умею. Кто бы меня защитил?»
И видит — летит-плывёт над рекой белая чайка.
Вдруг чайка крылья сложила и пала в воду. Пала в воду, крыльями над спиной взмахнула и опять на воздух поднялась.
А во рту у неё — рыбка.
Тут ещё и ещё со всех сторон налетели белые чайки. Стали над рекой кружиться, падать, подниматься — из воды рыбок таскать.
«Вот славно, — думает птица. — Пристану к чайкам. И сыта буду и цела буду: чайки большие, чайки сильные, они меня от чеглока-соколка защитят».
Полетела к белым чайкам:
— Примите меня в артель!
Посмотрели на неё белые чайки и говорят:
— Не годишься ты в нашу артель. Как ты своим носом рыбку будешь ловить? У нас, видишь, носы крепкие, острые. А твой нос ни крепок, ни мягок, ни тупой, ни остренький — средненький.
— Ничего, как-нибудь, — говорит птица.
— И серенькая ты, — говорят белые чайки. — Даже и не поймёшь, какого цвета. А мы, видишь, белые.
— А почему вы белые? — спрашивает птица.
— Нам другими быть нельзя, — отвечают белые чайки. — Первое дело — рыбки из воды нас видеть не должны, а то разве их поймаешь! Рыбки снизу смотрят — над ними потолок белый. Водяной потолок. А над ним — небо, на нём облака белые. Нас, белых, над белым, под белым, рыбкам не видно.
Второе дело — мы дружной артелью рыбку ловим. Разлетимся в разные стороны, и каждая высматривает рыбку. Рыбка стадами ходит.
Вот мы и глядим друг за дружкой издали, из глаз не выпускаем.
Вот сложила подружка крылья — пала на воду. Ага, — значит, рыбка там!
И все мы к счастливой подружке спешим, все рядом ловить принимаемся.
Издали мы друг на дружку сбоку смотрим. И нам друг дружку хорошо видать: ведь белые мы, заметные на воде и над берегом.
А тебя, серенькую, нам не усмотреть: ты над берегом полетишь — не видно, мимо леса — не видно и под небом — не видно. Уж на что у чеглока-соколка глаза вострые, — и тот тебя не приметил. А кого не видно, для нас того и нет.
— А как же я? — спрашивает птица.
— Да тебя и вовсе нет, — отвечают белые чайки. — Ты кругом средненькая. Ты выдуманная. Таким под солнцем места нет. Посмотри-ка ты на себя в воду.
Посмотрела птица вниз. Там, в тихой реке, всё как в зеркале: и белые чайки кружат, и зуёк кланяется, и плиска хвостом кивает, и сорока прилетела — на кусту сидит, и стриж в небе мчится. А её — птицы — нет.
— И лети-ка ты, — говорят чайки, — назад, откуда взялась!
Делать нечего — полетела птица назад, к своему человеку.
Человек тот как раз спал — рот разинул.
Птица и впорхнула ему в голову.
Человек глотнул, вздохнул, проснулся и говорит:
— Вон сон какой приснился! Будто жила-была птица… И тут третьей сказке конец, а тебе ответ, — почему чайки белые.
КОНЕЦ
Понравилась сказка? Тогда поделитесь ею с друзьями:
Поставить книжку к себе на полку