Сын Дадамыжа
Рассказывают люди, случилось однажды в старину, что вернулся некий князь из гостей и подъехал к коновязи, где ждали его слуги, чтобы помочь спешиться.
И вдруг — на тебе!—откуда ни возьмись взлетел перед самым носом князя на верхушку коновязи петух и пропел: — Ку-ка-ре-ку!
Слуги кругом суетятся, хлопочут: один уздечку схватил, другой стремя поддерживает, третий княжескую ногу из стремени вынимает… А князь медлит с коня слезать… «Что бы это значило? Как смел этот петух мне прямо в лицо кукарекать?»—думает князь. Выхватил он из-за пояса пистолет и убил дерзкого петуха. Петух свалился на землю, крыльями захлопал и затих. Спрыгнул тогда князь с коня, сам искры из глаз мечет, ногами топает.
— Скакуна моего к этой коновязи не привязывайте! Коновязь и петуха сожгите и пепел за аулом на берегу речки развейте по ветру! А потом всю землю вокруг коновязи на глубину двух локтей выкопайте и со двора вывезите! А потом арбу дочиста вымойте и наберите глины! А потом глину высыпьте в яму, поставьте новую коновязь и все кругом утрамбуйте катком! А как все сделаете, вокруг положите синие камни! Чтоб духу этого поганого петуха здесь не осталось!
Отдал князь такие дурацкие приказания, повернулся и пошел в дом. Слуги с ног сбились, кинулись выполнять. Князь обедал, князь почивал, а они трудились. Все сделали, даже двор подмели.
Вот вышел князь после сна на крыльцо, глянул по сторонам и молча обратно ушел.
Стали слуги между собой перешептываться, недовольство высказывать.
— Накажи его аллах! Он с жиру бесится, а у нас спины трещат!—шепнул один.
— Петух-то, бедняга, чем виноват? — шепнул другой.— За свое «ку-ка-ре-ку» жизни лишился…
— Это еще не все!— тихо сказал третий.— Видели, каким зверем князь смотрит? Того и гляди быть беде!
Ну, что на княжеском дворе случается, о том люди сразу узнают… Пошел слух про княжескую глупость по улицам и переулкам, по мельницам да просорушкам. Всюду, где люди соберутся, только о петухе и говорят да над князем посмеиваются.
Через дня три, а может, и больше, велел князь оседлать коня и поехал погулять на берег речки, поглядеть на те места, где петушиный прах развеяли. Едет и вдруг слышит, запел кто-то на берегу, и далеко эта песня над водой разносится:
— С князем шутки не вздумай играть —
Князь без промаха бьет петухов!
Ку-ка-ре-ку!
Трепещи, петушиная рать!
Не собрать вам своих потрохов! Ку-ка-ре-ку!
Князь на стременах привстал, хлестнул копя, огляделся по сторонам: нет никого! Все камни на берегу речки князь обшарил, а певца так-таки и не нашел.
Уже стемнело, когда вернулся князь в аул.
Выбежали навстречу слуги, помогли спешиться, а у князя пламя пышет из глаз, не только ближних — дальних обжигает.
Как глянула княгиня в лицо мужу, сразу спросила:
— Что с тобой? Кто тебя разгневал? Князь ей рассказал без утайки, какую песню на речке услышал.
— Вот-вот!—рассердилась княгиня.— Сколько раз я тебе говорила — ты слишком разбаловал наших слуг. Из чужого аула петь никто не придет. Это свой пел!
— Когда же я их баловал?—оправдывался князь.— Да они одного взгляда моего боятся.
— Надо искать!— сказала княгиня.— Никуда этот горлопан от нас не денется!
И без того у князя сердце жгло, а княгиня еще масла подливала да всю ночь огонь раздувала. И всю ночь они вдвоем не спали, как вороны друг друга носами клевали. На рассвете начали перекликаться по всему аулу петухи:
— Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку! Бросились князь с княгиней к окну.
Вспомнил князь застреленного петуха, вспомнил ехидную песенку и вздохнул тяжело… Ну, день настал, вызвал князь своего управляющего, рассказал ему, как все было, и говорит:
— Сквозь землю этот певун провалиться не мог. Ищи! Ищи где хочешь!
А управляющему одному ведь не сыскать. Рассказал он всю эту историю своим трем помощникам. Эти трое—троим приятелям рассказали. Что из одних уст вышло — в сто ушей попало… Трижды обошла весь аул песня про петуха, и весь аул над князем хохотал.
Вызвал князь управляющего и давай из него воду выжимать.
— Болтун бессовестный!—орал князь,— Ты еще пуще меня опозорил!
— Что пользы кричать,— вмешалась княгиня.— То, что сказано между двумя, уже не тайна. Думай лучше, как делу помочь.
— Вот как!—воскликнул князь.—Соберем сход и объявим — пусть выдадут этого певца. Кто его назовет, я того озолочу. А не выдадут— я с ними расправлюсь!.. Даю три дня сроку,— приказал князь управителю.
Три дня прошло, но певца не нашли. Рассвирепел князь. Над аулом словно гром гремит. Кого словом бранным хлестнет, кого плетью огреет, на кого конем наедет. В куриный череп готов аул загнать, в тесный чувяк втиснуть. Превратил аул в роговой волчок и знай подхлестывает.
Прошло еще три дня, а может, и больше, кто знает… Вконец измучил князь людей, но все же не выдают они насмешника.
И вот как-то рано утром вбежал в княжеский двор веселый плечистый юноша в дырявой черкеске, вскочил на новую коновязь и запел во все горло, да так ясно каждое слово выговаривает, что на весь аул слышно:
— С князем шутки не вздумай играть —
Князь без промаха бьет петухов!
Ку-ка-ре-ку!
Трепещи, петушиная рать!
Не собрать вам своих потрохов.
Ку-ка-ре-ку!
Эй, князь, перестань народ терзать! Люди же ни в чем не виноваты. Эту песню про тебя я сложил — Гирпи, сын Дадамыжа!—крикнул юноша. Спрыгнул с коновязи и был таков.
Первой на голос Гирпи выбежала во двор княгиня.
— Держите! Хватайте! Не пускайте!— кричала она слугам, но те только делали вид, что ловят юношу, а сами и не думали.
Побежала княгиня к князю.
— Теперь мы знаем, кого надо искать,— говорит она.— Это сын Дадамыжа, а зовут его все Гирпи.
Стали они вспоминать и вспомнили наконец Дадамыжа. Был такой плотник в ауле. Когда строили княжеский дом, Дадамыж надорвался— тяжелые балки таскал — и помер… И жену Дадамыжа княгиня вспомнила. Она ее однажды больную послала на чердак, где висело сушеное мясо, а у той от слабости закружилась голова. Упала женщина с чердака и убилась насмерть. А вот что после Дадамыжа сирота сын остался, об этом князь и княгиня слыхом не слыхивали.
А Гирпи, оказывается, рос себе, подрастал круглым сиротой: ни кола ни двора у него, где ночь застанет — там и дом. Люди его жалели. Кто кусок лепешки даст, кто кукурузными галушками накормит, а кто просто приласкает. Так и вырос—удалец удальцом! Когда же вырос, приютила его в своей сакле бедная старушка вдова. От нее Гирпи узнал, как погибли его отец с матерью, и дал клятву поквитаться с князем.
— Так!—сказал князь, услышав от княгини новость. — Теперь злодей у нас в руках!
Позвал к себе управляющего и отдал приказ найти Гирпи.
На все чердаки поднимался управляющий. Во все подвалы спускался. Ходил по аулу, будто сетью покрытый, весь в паутине. Только Гирпи нигде не было!
Князь тем временем тоже даром не сидел. Каждый день велел седлать скакуна — Гирпи за аулом искал.
Вот едет как-то князь берегом реки и опять слышит знакомый голос:
— С князем шутки не вздумай играть —
Князь без промаха бьет петухов!
Ку-ка-ре-ку!
Трепещи, петушиная рать!
Не собрать вам своих потрохов.
Ку-ка-ре-ку!
Это пел Гирпи, и стоял он открыто на высоком камне у входа в пещеру. Князь выхватил пистолет, пришпорил коня и поскакал к нему. А Гирпи набросил на голову свою дырявую черкеску, замахал рукавами да как гикнул:
— Го-го-го!
Княжеская лошадь испугалась, закусила удила и понесла… Сбросила она князя под обрыв у речки и ускакала в аул. Увидел Гирпи, что князь без памяти, пистолет с него снял и пояс с кинжалом снял — все на себя надел. Теперь Гирпи с оружием!
А лошадь, вся в мыле, прискакала на княжеский двор без седока. Княгиня подняла тревогу. Кинулись князя искать. Нашли, привезли в аул и стали отовсюду лекарей созывать.
Один лекарь сказал, что у князя печенка оторвалась.
Другой — что сердце с места сдвинулось.
Облепили князя пластырями и разъехались по домам.
Наутро князь пришел в себя и велел позвать управляющего.
— Сын Дадамыжа,— сказал князь,— живет в пещере у речки. Я его сам видел. Схвати его и приведи ко мне. Да положи мне под подушку мой пистолет,
— А где он, твой пистолет? — спросила княгиня.— Тебя вчера привезли без пояса и без оружия.
Как услышал князь о таком своем позоре, только и сказал:
— Это он, сын Дадамыжа!— и опять впал в беспамятство.
Вот еще три дня прошло, а может, и меньше, кто знает! Пробрался Гирпи ночью на княжескую конюшню, обрезал у любимого княжеского скакуна хвост и на коновязи повесил.
Утром прибежала к князю княгиня. Не терпелось ей новость сообщить:
— Ночью у твоего коня кто-то хвост обрезал и на коновязи повесил!
— Ой, горе мне! Умираю!—только и вымолвил князь и снова впал в беспамятство.
Но Гирпи князю покоя не давал. В ту же ночь он поджег княжеский дом. Согнал управляющий людей пожар тушить. А они как тушили? А так: если ветер тихо дул, они огонь раздували, ветру помогали. Сгорело дотла все княжеское богатство. Самого князя с княгиней еле успели спасти. Тут не выдержало у князя сердце, разорвалось.
А что же дальше было?
А дальше вот что. Управляющий — старый волк — убежал куда-то.
Княгиня, словно рыба на песке, без ничего осталась.
А Гирпи разделил табуны князя и отары его овец между всеми крестьянами аула.
— Берите, добрые люди!— сказал Гирпи.— Это ваш труд, вот он к вам и возвращается.
Так рассказывают старики о молодце Гирпи, сыне Дадамыжа.
Поставить книжку к себе на полку