История, которая произошла в Хальстанесе

Невдалеке от проезжей дороги была когда-то старинная усадьба по названию Хальстанес. Она стояла на самом краю леса, который близко подступал к длинным, приземистым постройкам красного цвета. Над крышей господского дома простирала свои ветви раскидистая черемуха, осыпавшая красную черепицу черными ягодами. Над конюшней висел укрытый навесом колокол, которым сзывали с поля работников.

Возле поварни возвышалась нарядная голубятня, украшенная щегольскими балкончиками; над конторским крыльцом висела беличья клетка из двух зеленых домиков и большого беличьего колеса, а в углу перед зарослями сирени выстроился длинный ряд крытых берестой пчелиных ульев.

При усадьбе имелся пруд, в котором плавали жирные караси и сновали узкотелые тритончики. У ворот стояла собачья конура, и всюду, где только возможно, были устроены белые калитки: калитка вела в сад, калиткой кончалась аллея.

В усадьбе были просторные чердаки, где помещались чуланы; там хранились старинные офицерские мундиры и дамские шляпки, сто лет назад вышедшие из моды. Там стояли огромные сундуки, набитые шелковыми шалями и свадебными платьями, пылились старинные клавесины и скрипки, гитары и фаготы. Старинные секретеры и шкафы хранили в своих недрах рукописные ноты и пожелтевшие письма, в сенях висели по стенам ягдташи, охотничьи ружья и большие пистоли, пол был устелен домоткаными половиками, на которые пошли обрывки изношенных сатиновых платьев и отслужившие занавески.

Там было парадное крыльцо с решетчатой оградой, по которой каждое лето взбирались до самого верха вьющиеся плети переступеня. На крыльцо выходила массивная желтая дверь; за дверью были сени, посыпанные можжевельником; окна с частыми переплетами расположились низко над землей, и закрывались тяжелыми, прочными ставнями.

На эту усадьбу-то и отправился однажды летом старый полковник Бееренкройц. Кажется, это случилось на другой год после его отъезда из Экебю. С тех пор он устроился жить в Свартшё в крестьянской семье, которая давала ему за плату жилье и стол. Он стал домоседом и редко куда-нибудь выезжал. Лошадь и тележка, которые у него сохранились, большую часть года простаивали без дела. Он говорил, что теперь уж и в самом деле состарился, а старикам лучше всего сидеть дома.

Вдобавок Бееренкройц был занят делом, от которого ему недосуг было оторваться. Он затеял соткать ковры для двух своих комнат: большие многоцветные ковры с великолепным и удивительно замысловатым рисунком. Это занятие отнимало у него уйму времени, тем более что он ткал их необычайным способом. Решив обходиться без ткацкого станка, он натянул основу поперек комнаты от стены к стене. Он выбрал этот способ, чтобы все время видеть перед собой весь ковер целиком, но это, конечно, сильно затрудняло его работу; нелегко было продевать уток в основу и укладывать нитки в плотную ткань. А тут еще надо помнить об узоре, который он сам придумывал, и цвета подбирать! Начиная работу, полковник не подозревал о том, как много она потребует времени.

И вот, трудясь над узором и вплетая нитку за ниткой, он много думал о Господе. У Господа, знать, и станок побольше, и узор на нем ткется посложнее. И понял полковник, что для этой ткани нужны всякие нитки — светлые и темные. Иначе откуда бы взялся настоящий узор! И после долгих размышлений Бееренкройц в конце концов пришел к мысли, что его жизнь и жизнь людей, которых он знал, наблюдая за ними долгие годы, составляет небольшой кусочек Господней ткани; он словно видел ее перед глазами так отчетливо, что различал в ней отдельные цвета и очертания узора. Если бы кто-нибудь спросил у него напрямик, он догадался бы, что и сам сплетает узор из собственной жизни и жизни своих друзей и в своем скромном труде по мере сил старается подражать тому образцу, который выходит из ткацкого станка Господа Бога.

Однако как не был занят полковник, он все же урывал время для того, чтобы раз в году проведать старых друзей. Обыкновенно он отправлялся в путь в середине лета, потому что с давних пор больше всего любил путешествовать в это время года, когда луга еще благоухают клевером, а обочины так густо усыпаны голубыми и желтыми летними цветами, что кажется, будто вдоль дороги тянутся две пестрые ленты.

На этот раз, едва выехав на большую дорогу, полковник повстречал своего старого друга прапорщика Эрнеклу. И Эрнеклу, который круглый год проводил в странствиях, дал ему добрый совет.

— Надо тебе, братец, съездить в Хальстанес и повидаться с унтером Вестбладом! — сказал он полковнику. — Я не знаю другой усадьбы во всей стране, где мне было бы так хорошо!

— О каком это Вестбладе ты говоришь, братец? — спросил полковник. — Неужели о бешеном унтер-офицере, которого майорша прогнала со двора?

— Вот именно! — сказал прапорщик Эрнеклу. — Но Вестблад уже совсем не тот, каким был раньше. Он женился на знатной девице. Надежная оказалась женщина, скажу я тебе! Она сделала из него человека. Вот уж впрямь можно сказать, что нежданно-негаданно, а привалило Вестбладу редкое счастье, когда в него влюбилась такая замечательная дама. Конечно, она была уже не первой молодости, да ведь и он не молоденький. Съезди, братец, в Хальстанес и посмотри своими глазами, какие чудеса может творить любовь!

И полковник отправился в Хальстанес, чтобы своими глазами убедиться, правду ли ему сказал Эрнеклу. Не раз уж он вспоминал Вестблада и гадал, что с ним сталось. В молодости это был такой буян, что даже майорша из Экебю не сумела с ним сладить. Годика два она терпела его, а больше не вынесла и прогнала. Вестблад дошел до такого безобразия, что уже и кавалеры не хотели с ним знаться. А тут вдруг Эрнеклу говорит, будто он стал помещиком и женат на превосходной женщине!

Подъехал полковник к Хальстанесу и с первого взгляда понял, что это настоящая, старинная барская усадьба. Достаточно было взглянуть на аллею из старых развесистых берез, на которых были вырезаны чьи-то имена. Таких берез он не встречал нигде, кроме старинных дворянских гнезд.

Полковник медленно ехал по усадьбе, и с каждым мгновением ему здесь все больше нравилось. Тут были липовые шпалеры такой гущины и плотности, что хоть шагай по верху — не провалишься, были террасы с каменными ступенями, которые наполовину ушли в землю от старости.

Проезжая мимо пруда, полковник заметил в желтоватой воде мелькающие тени карасей. С дороги, шумно хлопая крыльями, перед ним взлетела стая голубей, белка перестала крутиться в колесе, а цепной пес лежал, уткнувшись мордой в лапы, и негромко ворчал, помахивая хвостом.

Невдалеке от парадного крыльца полковник заметил муравейник: муравьи заняты были своими делами и, не обращая на него внимания, сновали туда и сюда, туда и сюда. Полковник бросил взгляд на цветочный бордюр. Тут росли все старинные сорта: нарциссы и барвинки, белые брандушки, очитки. А на лужайке цвели белые маргаритки, которые тут принялись с незапамятных времен и размножались самосевом, как сорная трава.

Мысленно Бееренкройц перебрал все признаки. Да, это действительно была настоящая барская усадьба, здесь во всем — и в растениях, и в животных, и в людях чувствовалась порода.

Наконец он остановился у парадного крыльца, и тут ему была оказана такая хорошая встреча, что лучшего нельзя и пожелать; едва он успел почиститься от дорожной пыли, как его уже позвали к столу. Полковника на славу накормили вкусными, сытными старинными кушаньями, а на десерт был подан точно такой хворост, каким его в детстве угощала матушка, когда он приезжал домой на каникулы; такого хвороста с тех пор он нигде больше не едал!

А уж о Вестбладе и говорить нечего! Бееренкройц только диву давался, глядя, как тот неторопливо прохаживался, посасывая длинный чубук; весь облик хозяина дышал спокойствием и довольством. На нем была турецкая феска и старый, поношенный сюртук, который он нехотя сменил перед обедом на другой наряд. Это была единственная черта, которая напоминала того дикаря, каким его прежде знал Бееренкройц. Оказалось, что Вестблад прилежно надзирает за работниками, подсчитывает, что сделано за день, ездит осматривать посевы; обходя сад, он не забыл сорвать для жены розу и притом не сквернословил и не богохульствовал.

Но больше всего удивился полковник, когда увидел, что Вестблад сам ведает конторским учетом. Вестблад привел полковника в контору и показал ему толстые гроссбухи в красных кожаных переплетах. Оказалось, что он стал заправским счетоводом. Он расчерчивал лист красными и черными чернилами, подсчитывал расход и приход, вписывая имена и цифры, учитывая все траты, вплоть до почтовых расходов.

А жена унтер-офицера Вестблада, урожденная дворянка, называла Бееренкройца кузеном; они сразу сочлись с нею родством, вспомнили всех, кого оба знали. Достойная госпожа Вестблад внушила Бееренкройцу такое доверие, что он даже спросил ее совета по части ковроткачества.

Само собой разумеется, что Бееренкройц остался ночевать в усадьбе. Ему предоставили огромную кровать с балдахином и целым ворохом перин в лучшей комнате для гостей, дверь которой выходила в сени напротив хозяйской спальни.

Комната смотрела окнами в сад; и вот среди светлых сумерек белой ночи Бееренкройц увидел за окном корявые стволы и обглоданную гусеницами листву старых яблонь, окруженных подпорками, которые поддерживали их ломкие, трухлявые ветви. Он увидал громадную дикую яблоню, которая по осени даст несколько мер несъедобных плодов. На земле среди гущи зеленых листьев он разглядел наливающиеся алым соком ягоды клубники.

Полковник все смотрел и смотрел, словно ему жаль было тратить время на сон. У себя дома в крестьянской усадьбе он видел из окна каменистый пригорок, на котором росло несколько кустиков можжевельника. А полковник Бееренкройц, коли уж на то пошло, относился к тем людям, которым милее и привычней кажутся подстриженные шпалеры и цветущие розы.

Порою зрелище сада в ночной тиши вызывает такое чувство, будто он не живой, не всамделишный. Деревья стоят так тихо, что скорее напоминают театральные кулисы; яблони кажутся нарисованными, а розы — склеенными из бумаги. Подобное чувство появилось и у полковника, когда он смотрел в окно.

«Это невозможно, — думал он. — Это не настоящее. Наверно, это дурацкий сон».

Но тут куст шиповника, росший под самым окном, уронил наземь несколько лепестков, и полковник понял, что все, что он видит, существует взаправду. Здесь все было истинно и неподдельно. И день и ночь напролет здесь царили мир и благодать.

Наконец полковник Бееренкройц оторвался от созерцания и лег, не закрывая ставней. Утопая в пухлых перинах, он все поглядывал в окно, за ним виднелся куст шиповника. Это зрелище было полно для него такого очарования, что невозможно выразить словами. И странно показалось полковнику, что это чудо за окном, это райское видение досталось такому человеку, как Вестблад.

Чем больше полковник думал о Вестбладе, тем больше он удивлялся тому, что шершавый конек угодил вдруг в такую богатую конюшню.

Немногого он стоил в те времена, когда его выгоняли из Экебю. И вряд ли можно было тогда предполагать, что он станет степенным и состоятельным человеком.

Полковник вспоминал и посмеивался, спрашивая себя, помнит ли Вестблад былые забавы, которыми он развлекался в Экебю. Особенно любил он тогда в ненастные темные ночи, обмазавшись фосфором, скакать на вороном коне по окрестным холмам, где жили кузнецы и мельники. Иная старушка, ненароком выглянув в окно, бывало, заметит промчавшегося на черном коне всадника, от которого исходило голубовато-белое сияние, и поскорей кидается запирать ставни и двери, приговаривая, что нынче надо хорошенько молиться — вон, дескать, враг рода человеческого явился по наши души — так и рыскает по полям.

Впрочем, что и говорить! В то время находилось немало и других охотников постращать легковерных людишек. Полковник слыхал про всякие проказы, но все это были пустяки по сравнению с тем, что вытворил Вестблад.

Однажды в Викста, где жили арендаторы поместья Экебю, умерла старушка. Вестблад как-то прознал об этом, знал он также и то, что покойницу держат не в доме, а выставили в сарай под сеновалом. И вот когда настала ночь, Вестблад вырядился в огненные одежды, вскочил на черного коня и ускакал со двора. Обитатели Викста еще не ложились, и кто-то увидал, что к сараю, где лежала покойница, подскакал огненный всадник, три раза объехал его кругом и скрылся внутри, потом всадник снова показался из ворот, сделал еще три круга возле дома и исчез, как не бывало.

Наутро люди пошли в сарай проведать покойницу и обнаружили, что старуха пропала. Тут все решили, что ее похитила нечистая сила, и на том успокоились.

Но спустя несколько недель тело нашлось вверху на сеновале. Пошли шумные толки, и тут уж люди дознались, кем был огненный всадник. Крестьяне сговорились подловить Вестблада и хорошенько проучить, а майорша не пожелала его больше терпеть под своей крышей, она собрала ему в дорогу погребец и попросила убраться подальше от этих мест.

Вестблад отправился в путь и набрел на свое счастье.

И тут вдруг полковника поразила необычайная мысль, от которой он неожиданно испытал чувство, похожее на испуг. Прежде до него как-то не доходило, какая это была скверная история, он даже смеялся над ней. Ему, как и всякому другому, не приходило тогда в голову терзаться из-за того, что случилось с какой-то деревенской старушонкой. А ведь как подумаешь, что так поглумились бы над твоей матерью, ты, наверно, с ума бы сошел от ярости!

Полковнику вдруг стало душно и тяжко дышать. Проделка Вестблада предстала ему во всей своей ужасающей омерзительности. Она мучила его, точно кошмар. Он со страхом ждал, что мертвая старуха вот-вот появится перед ним из-за полога. Ему почему-то казалось, что она должна быть где-то здесь рядом.

Со всех сторон в уши ему звучали с непререкаемой уверенностью одни и те же слова: «Этого Бог не простит. Этого Бог ему не забыл!»

Полковник закрыл глаза, но тут перед ним возник великий ткацкий стан, на котором Господь ткет ткань человеческих судеб, и он вдруг ясно различил частичку узора, которая принадлежала унтер-офицеру Вестбладу; его часть была с трех сторон обведена чернотой, и поскольку полковник сам кое-что смыслил в ткачестве и разбирался в узорах, он понял, что с четвертой стороны придется тоже продолжить черную кайму. Другой цвет не подходит к узору, иначе получилась бы негодная ткань.

У него весь лоб покрылся испариной. Ему казалось, что в целом свете нет ничего, что было бы так твердо и нерушимо, как то, что стояло у него перед глазами. Он увидел, как судьба, которую человек уготовил себе в прошлые годы своей жизни, неумолимо преследует его в грядущем. Подумать только, что кто-то еще надеется от нее убежать!

Убежать! Как бы не так! Все запечатлено, все предначертано! Те цвета и узоры, которые легли на ткань, неминуемо предопределяют последующие, и сбывается то, чему следует быть.

Полковник Бееренкройц внезапно вскочил и сел в постели, ему захотелось смотреть на цветы и на розы и утешаться мыслью, что Господь, может быть, все-таки забудет.

И вдруг, в тот самый миг, когда Бееренкройц поднялся и сел, дверь в его комнату приоткрылась, в нее просунулась голова и кивнула полковнику.

Было так светло, что полковник хорошо разглядел незнакомца. Это была самая мерзкая рожа из всех, какие только приходилось видеть полковнику. У него были серые поросячьи глазки, приплюснутый нос и тощая всклокоченная бороденка. Его нельзя было сравнить с животным, потому что животные часто бывают красивы. Но в его облике впрямь было нечто звериное: челюсть тяжелая, выпяченный вперед подбородок, низкий лоб, почти закрытый спутанными космами.

Незнакомец трижды покивал полковнику, взглядывая на него между кивками с отвратительной широкой ухмылкой. Затем он вытянул вперед руку — она была красной от крови — и показал ее с торжествующим выражением.

В продолжение всего этого полковник сидел без движения, точно парализованный, но тут он вскочил и в два шага очутился у двери. Однако он опоздал, посетитель уже исчез, и дверь была закрыта.

Полковник хотел было закричать и стуком будить хозяев, но тут он вспомнил, что дверь была заперта изнутри, он сам закрыл ее с вечера на задвижку. Проверив, он тут же убедился, что задвижка на месте и к ней никто не притрагивался.

Полковника несколько смутило, что он на старости лет сделался духовидцем. Он не стал ничего делать и снова улегся в постель.

Дождавшись наконец утра и позавтракав, полковник еще больше устыдился того, что с ним случилось ночью, когда он, поддавшись страхам, весь дрожал и обливался холодным потом. Поэтому он ни словом не обмолвился о своем приключении.

Позже они с Вестбладом отправились в поле. Во время прогулки они поравнялись с работником, который, стоя в канаве, заготавливал торф. Бееренкройц узнал его. То был его ночной посетитель. Совпадала каждая черточка.

Страницы: 1 2

Понравилась сказка? Тогда поделитесь ею с друзьями:

FavoriteLoading Поставить книжку к себе на полку
Находится в разделе: Сельма Лагерлёф

Читайте также сказки: