Витя Малеев в школе и дома
– Что же ты будешь делать в цирке?
– Ну, что… Что и все артисты делают. Выучу Лобзика считать и буду с ним выступать, как та артистка.
– А вдруг тебя не возьмут?
– Возьмут.
– А как же со школой?
– В школу совсем не буду ходить. Только ты, пожалуйста, не выдавай меня Ольге Николаевне, будь другом!
– Так мама ведь все равно в конце концов узнает, что ты в школу не ходишь.
– Ну пока она не узнает, а потом, когда я поступлю В цирк, я сам ей скажу, и все будет в порядке.
– А вдруг тебе не удастся выучить Лобзика?
– Удастся. Почему не удастся? Вот мы сейчас попробуем. Лобзик! – закричал он.
Лобзик подбежал и принялся юлить вокруг. Шишкин достал из буфета сахарницу и сказал:
– Сейчас, Лобзик, ты будешь учиться считать. Если будешь считать хорошо, получишь сахару. Будешь плохо считать – ничего не получишь.
Лобзик увидел сахарницу и облизнулся.
– Погоди облизываться. Облизываться будешь потом. Шишкин вынул из сахарницы десять кусков сахару и сказал:
– Будем сначала учиться считать до десяти, а потом и дальше пойдем. Вот у меня десять кусков сахару. Смотри, я буду считать, а ты постарайся запомнить.
Он начал выкладывать перед Лобзиком на табурет куски сахару и громко считал: «Один, два, три…» И так до десяти.
– Вот видишь, всего десять кусков. Понял? Лобзик завилял хвостом и потянулся к сахару. Костя щелкнул его по носу и сказал:
– Научись сначала считать, а потом тянись к сахару! Я говорю:
– Как же он может научиться сразу до десяти? Этому и ребят не сразу учат.
– Тогда, может, научить его сначала до пяти или до трех?
– Конечно, – говорю, – до трех ему будет легче.
– Ну, давай тогда сначала до двух, – говорит Костя – Ему тогда совсем легко будет.
Он убрал со скамейки весь сахар и оставил только два кусочка.
– Смотри, Лобзик, сейчас здесь только два куска – один, два, вот видишь? Если я заберу один, то останется один. Если положу обратно, то опять будет два. Ну, отвечай, сколько здесь сахару?
Лобзик привстал, помахал хвостом, потом сел на задние лапы и облизнулся.
– Как же ты хочешь, чтоб он ответил? – сказал я. – Кажется, он у нас еще не выучился говорить по-человечески.
– Зачем по-человечески? Пусть говорит по-собачьи, как та собака в цирке. Гау! Гау! Понимаешь, Лобзик, «гау-гау» – значит «два». Ну, говори «гау-гау»!
Лобзик молча поглядывал то на меня, то на Шишкина.
– Ну, чего же ты молчишь? – сказал Шишкин. – Может быть, не хочешь сахару?
Вместо ответа Лобзик снова потянулся к сахару.
– Нельзя! – закричал Шишкин строго. Лобзик в испуге попятился и принялся молча облизываться.
– Ну, говори «гау-гау»! Говори «гау-гау»! – приставали мы к нему оба.
– Не понимает! – воскликнул с досадой Шишкин. – Надо его как-нибудь раззадорить. Слушай, сейчас я буду дрессировать тебя, а он пусть смотрит и учится.
– Как это ты будешь дрессировать меня? – удивился я.
– Очень просто. Ты становись на четвереньки и лай по-собачьи. Он посмотрит на тебя и выучится.
Я опустился рядом с Лобзиком на четвереньки.
– Ну-ка, отвечай: сколько здесь сахару? – спросил меня Шишкин.
– Гау! Гау! – ответил я громко.
– Молодец! – похвалил меня Шишкин и сунул мне в рот кусок сахару.
Я принялся грызть сахар и нарочно громко хрустел, чтоб Лобзику стало завидно. А Лобзик с завистью смотрел на меня, и у него даже потекли слюнки.
– Ну, смотри, Лобзик, теперь здесь остался один кусок сахару. Гау – один. Понимаешь? Ну, отвечай: сколько здесь сахару?
Лобзик нетерпеливо фыркнул, зажмурился и стал стучать по полу хвостом.
– Ну отвечай, отвечай! – твердил Шишкин.
Но Лобзик никак не мог догадаться, что ему нужно лаять.
– Эх ты, бестолковый! – сказал ему Шишкин и снова обратился ко мне: – Ну, отвечай ты!
– Гау! – закричал я, и опять кусок сахару очутился у меня во рту.
Лобзик только облизнулся и фыркнул.
– Сейчас мы его раззадорим, – сказал Шишкин. Он снова положил на табурет кусок сахару и сказал:
– Вот, кто первый ответит, тот и получит сахар. Ну, считайте.
– Гау! – закричал я.
– Вот молодец! – похвалил Шишкин. – А ты остолоп! Он взял кусок сахару, медленно поднес к носу Лобзика, пронес мимо и сунул мне в рот. Я опять громко зачавкал и захрустел сахаром. Лобзик облизнулся, чихнул и смущенно затряс головой.
– Ага, завидно стало! – обрадовался Шишкин. – Кто лает, тот и сахар получает, а кто не лает, тот сидит без сахару. Он снова положил перед Лобзиком кусок сахару и сказал:
– Считай теперь ты.
Лобзик облизнулся, затряс головой, встал, потом сел, фыркнул.
– Ну, считай, считай, иначе не получишь сахару! Лобзик как-то напрягся, подался назад и вдруг как залает.
– Понял! – закричал Шишкин и бросил ему кусок сахару.
Лобзик на лету подхватил сахар и проглотил в два счета.
– Ну-ка, считай еще раз! – закричал Шишкин.
– Гаф! – ответил Лобзик.
И снова кусок сахару полетел ему в рот.
– Ну-ка, еще разочек!
– Гаф!
– Понял! – обрадовался Шишкин. – Теперь у нас пойдет паука.
В это время вернулась мать Шишкина.
– Почему сахарница на столе? – спросила она.
– Это я взял немного сахару, чтоб выучить считать Лобзика.
– Еще что выдумал!
– Да ты только послушай, как он считает.
Шишкин положил перед Лобзиком кусок сахару и сказал:
– Ну-ка, скажи, Лобзик, маме, сколько здесь кусков сахару?
– Гаф! – ответил Лобзик.
– И это все? – спросила мама.
– Все, – сказал Шишкин.
– Не многому же он у вас научился!
– А что ты хочешь? Ведь Лобзик – не человек Сейчас он научился до одного считать, потом мы научим его до двух, потом – до трех, а там, глядишь, он и все цифры, выучит.
– Глядишь, придется мне от тебя сахарницу прятать, – сказала мама.
– Я ведь не для себя беру, – обиделся Шишкин. – Я для науки.
– «Для науки»! – усмехнулась мама. – А свои уроки ты сделал?
– Нет еще, сейчас буду делать.
– Ты ведь обещал, что к моему приходу у тебя всегда будут уроки сделаны.
– Будут, будут! Это я только сегодня забыл из-за Лобзика.
– Ну, смотри же! Если не будешь уроки делать вовремя, то не разрешу тебе брать сахар и сахарницу спрячу.
Мы с Костей засели делать уроки вместе, потому что он ведь даже не знал, что задано, а на другой день принялись продолжать обучение Лобзика.
– Надо учить его не только сахар считать, а чтоб он понимал цифры, – сказал Костя.
Мы взяли кусочек картона, написали на нем цифру «один» и показали Лобзику.
– Во г это, Лобзик, цифра один. Все равно что один кусок сахару, – сказал Шишкин. – Ну, говори: какая это цифра?
– Гаф! – ответил Лобзик.
– Молодец! Это он сразу понял, – обрадовался Шишкин. – Теперь перейдем к цифре два.
Он положил перед Лобзиком два куска и сказал:
– Считай!
– Гаф! – ответил Лобзик.
– Неправильно! Ты говоришь – один, а тут два. Что нужно ответить?
– Гаф! – снова ответил Лобзик.
– «Гаф»! – передразнил его Костя. – Где же тут «гаф», когда здесь «гаф-гаф»? У тебя на плечах что: голова или кочан капусты?
– Гаф! – ответил Лобзик.
– Затвердила сорока Якова одно про всякого! Где ты гут видишь один? – закричал Шишкин. Лобзик в испуге даже попятился.
– Ты не кричи, – говорю я. – С собакой надо вежливо обращаться, потому что она будет бояться и ничему не научится.
Шишкин снова принялся объяснять Лобзику, что один – это один, а два – это два.
– Ну, считай! – приказал он ему.
– Гаф! – снова тявкнул Лобзик.
– Еще раз! Еще! – подсказал я. Лобзик покосился на меня. Я закивал головой и заморгал глазами. Тогда он несмело тявкнул еще раз.
– Вот теперь – два! – обрадовался Шишкин и бросил ему кусок сахару. – Ну-ка, считай еще раз. Лобзик пролаял еще раз.
– Еще раз! Еще! – зашептал я снова.
– А ты не подсказывай ему! – говорит Шишкин. – Он сам должен знать. Отвечай, Лобзик! Лобзик пролаял еще раз.
– Правильно! – сказал Шишкин. – Только ты должен лаять два раза подряд.
Он снова заставил его считать. Лобзик и на этот раз пролаял раз, а потом увидел, что мы от него еще чего-то ждем, и пролаял второй раз. Постепенно мы добились, что он лаял два раза подряд, и перешли к цифре «три». Занятия пошли так успешно, что в этот день мы выучили все цифры до десяти, но когда стали на другой день повторять, то оказалось, что у Лобзика все в голове перепуталось. Когда показывали ему цифру «три», он отвечал, что это четыре, или пять, или десять. Когда показывали десять, он говорил, что это два, короче говоря – молол разную чепуху. Костя злился, кричал на Лобзика и воображал, что это он назло ему отвечает неправильно. Иногда Лобзик отвечал правильно, но, наверно, это получалось случайно, а Костя говорил:
– Вот видишь, ответил правильно – значит, знает, какая это цифра, а спроси его в другой раз, ни за что не ответит. Такой прохвост!
Он подозревал, что Лобзику просто надоело учиться и он нарочно дает неправильные ответы, чтоб к нему не приставали. Вот, например, Костя показывает ему цифру «пять», а Лобзик отвечает, что это четыре.
– Да не четыре, Лобзик, посмотри хорошенько, – говорит ласково Костя.
Лобзик снова отвечает, что это четыре.
– Ну, не глупи, Лобзик, ты же сам видишь, что это не четыре, – уговаривает его Костя.
«Четыре», – упрямо твердит Лобзик.
– Дурак! – начинает сердиться Костя. – Считай правильно, тебе говорят!
«Четыре», – отвечает Лобзик.
– Вот я дам тебе четыре раза по шее, тогда узнаешь, как злить человека! Вот скажи еще раз четыре, я тебе покажу!
«Четыре», – опять повторяет Лобзик.
– Ты видишь, что он со мной делает? – кипятится Костя. Он берет цифру «четыре» и показывает Лобзику:
– Ну, а это, по-твоему, какая цифра? Лобзик отвечает, что это пять.
– Вот видишь! – кричал Костя. – Когда ему показывали пять, так он все время твердил, что это четыре, а когда показали четыре, он говорит, что это пять! А ты говоришь, что он это не назло мне делает! Я знаю, почему он на меня злится. Утром я нечаянно наступил ему па лапу, так он запомнил и теперь мстит мне.
Я не знал, хитрил Лобзик или не хитрил, но было ясно, что из нашей дрессировки никакого толку не вышло. Может быть, мы с Шишкиным были плохие учителя, а может быть, сам Лобзик был никудышный ученик, не способный к арифметике.
– Может быть, лучше признаться маме да идти в школу? – сказал я Косте.
– Нет, нет! Я не могу! Теперь я уже столько прогулял. Мама как узнает, так и не знаю, что с нею будет. Шуточка дело! Если б я один день прогулял.
– Тогда, может быть, рассказать Ольге Николаевне и посоветоваться с ней? – предложил я.
– Нет, мне стыдно говорить Ольге Николаевне.
– Ну, если тебе стыдно, то, может быть, я расскажу ей?
– Ты? Выдавать меня пойдешь? Знать тебя не хочу больше!
– Зачем, – говорю, – выдавать? Вовсе я не собираюсь тебя выдавать. Ты сам говоришь, что тебе стыдно, ну я бы и сказал, чтоб тебе стыдно не было.
– «Стыдно не было»! – передразнил меня Шишкин. – Да мне в двадцать раз стыдней будет, если ты скажешь! Молчал бы лучше, если ничего не можешь придумать умней!
– Что же делать? – спрашиваю я. – С Лобзиком ничего не вышло. В цирк тебе все равно не поступить. Или ты, может быть, еще надеешься Лобзика выучить?
– Нет, на него я уже не надеюсь. По-моему, Лобзик – это или отчаянный плут, или круглый осел. Все равно из него никакого толку не будет. Мне надо другую собаку достать. Или вот что: лучше я акробатом стану.
– Как же ты акробатом станешь?
– Ну, буду кувыркаться и на руках ходить. Я уже пробовал, и у меня немножко получается, только я не могу все время вверх ногами стоять. Надо, чтоб сначала меня кто-нибудь за ноги держал, а потом я и сам смогу. Вот подержи меня за ноги, я попробую.
Он встал на четвереньки, я поднял его за ноги кверху, и он стал ходить па руках по комнате, но скоро руки у него устали и подогнулись. Он упал и ударился головой об пол.
– Это ничего, – сказал Шишкин, поднявшись и потирая ушибленную голову. – Постепенно руки у меня окрепнут, и тогда я смогу ходить без посторонней помощи.
– Но ведь па акробата долго учиться надо, – говорю я.
– Ничего, скоро зимние каникулы. Я как-нибудь дотяну до каникул.
– А после каникул что будешь делать? Ведь зимние каникулы скоро кончатся.
– Ну, а там как-нибудь дотяну до летних каникул.
– Это долго тянуть придется.
– Ничего.
Странный это был человек. На все у него был один ответ:
«Ничего». Стоило ему придумать какое-нибудь дело, и он уже воображал, что дело сделано. Но я-то видел, что все это пустая затея и все его мечты через несколько дней разлетятся, как дым.
Глава четырнадцатая
Костины мама и тетя вовсе не догадывались, что он в школу не ходит. Когда его мама приходила с работы, она первым долгом проверяла его уроки, а у него все оказывалось сделано, потому что каждый раз я приходил к нему и говорил, что задано. Шишкин так боялся, чтоб мама не догадалась о его проделках, что стал делать уроки даже исправнее, чем когда ходил в школу. Утром он брал сумку с книжками и вместо школы отправлялся бродить по городу. Дома он не мог оставаться, так как тетя Зина занималась во второй смене и уходила в училище поздно. Но шататься без толку по улицам тоже было опасно. Однажды он чуть не встретился с нашей учительницей английского языка и поскорей свернул в переулок, чтоб она не увидела его. В другой раз он увидел на улице соседку и спрятался от нее в чужое парадное. Он стал бояться ходить по улицам и забирался куда-нибудь в самые отдаленные кварталы города, чтоб не встретить кого-нибудь из знакомых. Ему все время казалось, что все прохожие на улице смотрят на него и подозревают, что он нарочно не пошел в школу. Дни в это время были морозные, и шататься по улицам было холодно поэтому он иногда заходил в какой-нибудь магазин, согревался немножко, а потом шел дальше.
Я почувствовал, что все это получилось как-то нехорошо, и мне было не по себе. Шишкин ни на минуту не выходил у меня из головы. В классе пустое место за нашей партой все время напоминало мне о нем. Я представлял себе, как, пока мы сидим в теплом классе, он крадется по городу совсем один, точно вор, как он прячется от людей в чужие подъезды, как заходит в какой-нибудь магазин, чтоб погреться. От этих мыслей я стал рассеянным в классе и плохо слушал уроки. Дома я тоже все время думал о нем. Ночью никак не мог уснуть, потому что мне в голову лезли разные мысли, и я старался найти для Шишкина какой-нибудь выход. Если б я рассказал об этом Ольге Николаевне, то Ольга Николаевна сразу вернула бы Шишкина в школу, но я боялся что тогда все считали бы меня ябедой. Мне очень хотелось поговорить об этом с кем-нибудь, и я решил поговорить с Ликой.
* * *
– Слушай, Лика, – спросил я ее. – У вас в классе девчонки выдают друг дружку?
– Как это – выдают?
– Ну, если какая-нибудь ученица чего-нибудь натворит, то другая ученица скажет учительнице? Был у вас в классе такой случай?
– Был, – говорит Лика. – Недавно Петрова сломала на окне гортензию, а Антонина Ивановна подумала на Сидорову и хотела наказать ее, сказала, чтоб родители пришли в школу Но я видела, что это Петрова сломала гортензию, и сказала об этом Антонине Ивановне.
– Зачем же тебе нужно было говорить? Значит, ты у нас ябеда!
– Почему – ябеда? Я ведь правду сказала. Если б не я, Антонина Ивановна наказала бы Сидорову, которая совсем не виновата.
– Все равно ябеда, – говорю я. – У нас ребята не выдают друг друга.
– Значит, ваши ребята сваливают один на другого.
– Почему – сваливают?
– Ну, если б ты в классе сломал гортензию, а учительница подумала на другого…
– У нас, – говорю, – гортензии не растут. У нас в классе кактусы.
– Все равно. Если бы ты сломал кактус, а учительница подумала на Шишкина, и все бы молчали, и ты бы молчал, значит, ты свалил бы на Шишкина.
– А у Шишкина разве языка нету? Он бы сказал, что это не он, – говорю я.
– Он мог сказать, а его все-таки подозревали бы.
– Ну и пусть подозревали бы. Никто же не может доказать, что это он, раз это не он.
– У нас в классе не такой порядок, – говорит Лика. – Зачем нам, чтоб кого-нибудь напрасно подозревали? Если кто виноват, сам должен признаться, а если не признается, каждый имеет право сказать.
– Значит, у вас там все ябеды.
– Совсем не ябеды. Разве Петрова поступила честно? Антонина Ивановна хочет вместо нее другую наказать, а она сидит и молчит, рада, что на другую подумали. Если б я тоже молчала, значит, я с ней заодно. Разве это честно?
– Ну ладно, – говорю я. – Этот случай совсем особенный. А не было у вас такого случая, чтоб какая-нибудь девочка не явилась в школу, а дома говорила, что в школе была?
– Нет, у нас такого случая не было.
– Конечно, – говорю я. – Разве у вас такое может случиться! У вас там все примерные ученицы.
– Да, – говорит Лика, – у нас класс хороший. А разве у вас был такой случай?
– Нет. У нас, – говорю, – нет. Такого случая еще не было.
– А почему ты спрашиваешь?
– Так просто. Интересно узнать
Связанные изображения:
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Понравилась сказка? Тогда поделитесь ею с друзьями:
Поставить книжку к себе на полку