Витя Малеев в школе и дома
Я перестал разговаривать с Ликой, а сам все время думал о Шишкине. Мне очень хотелось посоветоваться с мамой, но я боялся, что мама сейчас же сообщит об этом в школу, и тогда все пропало. А мама и сама заметила, что со мной что-то неладное творится. Она так внимательно поглядывала на меня иногда, будто знала, что я о чем-то хочу поговорить с ней. Мама всегда знает, когда мне нужно что-то сказать ей. Но она никогда не требует, чтоб я говорил, а ждет, чтоб я сам сказал. Она говорит: если что-нибудь случилось, то гораздо лучше, если я сам признаюсь, чем если меня заставят это сделать. Не знаю, как это мама догадывается. Наверное, у меня просто лицо такое, что на нем все как будто написано, что у меня в голове. И вот я так сидел и все поглядывал на маму и думал, сказать ей или не сказать, а мама тоже нет-нет да и взглянет на меня, словно ждет, чтоб я сказал. И мы долго так переглядывались с ней, и оба только делали вид: я – будто книжку читаю, а она – будто рубашку шьет. Это, наверно, было бы смешно, если бы мне в голову не лезли грустные мысли о Шишкине.
Наконец-таки мама не вытерпела и, усмехнувшись, сказала:
– Ну, докладывай, что у тебя там?
– Как это – докладывай? – притворился я, будто не понимаю.
– Ну говори, о чем хочешь сказать.
– О чем же я хочу сказать? Ни о чем я не хочу сказать, – стал я выкручиваться, а сам уже чувствую, что сейчас же обо всем расскажу, и рад, что мама сама об этом заговорила, так как легче сказать, когда тебя спрашивают, чем когда не спрашивают вовсе.
– Будто я не вижу, что ты о чем-то хочешь сказать! Ты уже три дня ходишь как в воду опущенный и воображаешь, что никто этого не замечает. Ну, говори, говори! Все равно ведь скажешь. Что-нибудь в школе случилось?
– Нет, не в школе, – говорю. – Да нет, – говорю, в школе.
– Что, опять небось получил двойку?
– Ничего я не получил.
– Что же с тобой случилось?
– Да это не со мной вовсе. Со мной ничего не случилось.
– С кем же?
– Ну, с Шишкиным.
– А с ним что же?
– Да не хочет учиться.
– Как – не хочет?
– Ну, не хочет, и все!
Тут я увидел, что проговорился, и подумал: «Батюшки, что же я делаю? А вдруг мама завтра же пойдет в школу и скажет учительнице!»
– Что же, Шишкин уроков не делает? – спросила мама. – Двойки получает?
Я увидел, что не совсем еще проговорился, и сказал;
– Не делает. По русскому у него двойка. Совсем не хочет по русскому учиться. У него с третьего класса запущено.
– Как же он в четвертый-то класс перешел?
– Ну, не знаю, – говорю. – Он к нам из другой школы перевелся. В третьем классе у нас не учился.
– Почему же учительница не обратит на него внимания? Его подтянуть надо.
– Так он, – говорю, – хитрый, как лисица! Что на дом задано, спишет, а когда в классе диктант или сочинение, не придет вовсе.
– А ты бы занялся с ним. Ведь думаешь о товарище, огорчаешься из-за него, а помочь не хочешь.
– Поможешь, – говорю, – ему, когда он сам не хочет заниматься!
– Ну, ты растолкуй ему, что учиться надо, подействуй на него. Ты вот сумел взяться за дело сам, а ему помощь нужна. Попадется ему хороший товарищ, и он выправится, и из него настоящий человек выйдет.
– Разве я ему плохой товарищ? – говорю я.
– Значит, не плохой, если думаешь о нем.
Мне стало очень стыдно, что я не сказал маме всей правды, поэтому я поскорей оделся и пошел к Шишкину, чтоб поговорить с ним как следует.
Странное дело! Почему-то именно в эти дни я по-настоящему подружил с Шишкиным и по целым дням думал о нем. Шишкин тоже изо всех сил привязался ко мне. Он скучал по школьным товарищам и говорил, что теперь, кроме меня, у него никого не осталось.
Когда я пришел, Костя, его мама и тетя Зина сидели за столом и пили чай. Над столом горела электрическая лампочка под большим голубым абажуром, и от этого абажура вокруг было как-то сумрачно, как бывает летним вечером, когда солнышко уже зашло, но на дворе еще не совсем стемнело. Все очень обрадовались моему приходу. Меня тоже усадили за стол и стали угощать чаем с баранками. Костина мама и тетя Зина принялись расспрашивать меня о моей маме, о папе, о том, где он работает и что делает. Костя молча слушал наш разговор. Он опустил в стакан с чаем половину баранки. Баранка постепенно разбухала в стакане и становилась все толще и толще. Наконец она раздулась почти во весь стакан, а Костя о чем-то задумался и как будто совсем позабыл о ней.
– О чем это ты там задумался? – спросила его мама.
– Так просто. Я думаю о моем папе. Расскажи о нем что-нибудь.
– Что же рассказывать? Я тебе уже все рассказала.
– Ну, ты еще расскажи.
– Вот любит, чтоб ему об отце рассказывали, а сам ведь и не помнит его, – сказала тетя Зина.
– Нет, я помню.
– Что же ты можешь помнить? Ты был грудным младенцем, когда началась война и твой папа ушел на фронт.
– Вот помню, – упрямо повторил Шишкин. – Я помню: я лежал в своей кроватке, а папа подошел, взял меня на руки, поднял и поцеловал.
– Не можешь ты этого помнить, – ответила тетя Зина. – Тебе тогда три недели от роду было.
– Нет. Папа ведь приходил с войны, когда мне уже год был.
– Ну, тогда он забежал на минутку домой, когда его часть проходила через наш город. Тебе про это мама рассказывала.
– Нет, я сам помню, – обиженно сказал Костя. – Я спал, потом проснулся, а папа взял меня на руки и поцеловал, а шинель у него была такая шершавая и колючая. Потом он ушел, и я больше ничего не помню.
– Ребенок не может помнить, что с ним в год было, – сказала тетя Зина.
– А я помню, – чуть ли не со слезами на глазах сказал Костя. – Правда, мама, я помню? Вот пусть мама скажет!
– Помнишь, помнишь! – успокоила его мама. – Уж если ты запомнил, что шинель была колючая, значит, все хорошо помнишь.
– Конечно, – сказал Шишкин. – Шинель была колючая, и я помню и никогда не забуду, потому что это был мой папа, который на войне погиб.
Шишкин весь вечер был какой-то задумчивый. Я так и не поговорил с ним, о чем хотел, и скоро ушел домой.
В эту ночь я долго не мог заснуть, все думал о Шишкине. Как было бы хорошо, если бы он учился исправно, ничего бы такого с ним не произошло! Вот я, например: я ведь тоже неважно учился, а потом взял себя в руки и добился чего хотел. Все-таки мне было, конечно, легче, чем Шишкину: у меня есть отец. Я всегда люблю брать с него пример. Я вижу, как он добивается чего-нибудь по своей работе, и тоже хочу быть таким, как он. А у Шишкина отца нет. Он погиб на войне, когда Костя был совсем маленьким. Мне очень хотелось помочь Косте, и я стал думать, что если бы начать с ним как следует заниматься, то он может выправиться по русскому языку, и тогда учеба у него пойдет успешно.
Я размечтался об этом и решил, что буду заниматься с ним каждый день, но тут же вспомнил, что о занятиях нечего и мечтать, пока он не вернется в школу. Я принялся думать, как бы уговорить его, но мне стало понятно, что уговоры тут не помогут, так как Костя слабохарактерный и теперь уже не решится признаться матери.
Мне стало ясно, что с Костей надо действовать твердо. Поэтому я решил зайти к нему завтра после школы и поговорить серьезно. Если он не захочет признаться матери и не вернется в школу по своей воле, то я пригрожу, что не буду больше врать Ольге Николаевне и не стану его выгораживать, потому что от этого для него получается только вред. Если он не поймет, что это для его же пользы, то пусть обижается на меня. Ничего! Я перетерплю, а потом он сам увидит, что я не мог поступить иначе, и мы снова подружимся с ним. Как только я это решил, у меня на душе стало легче, и мне сделалось стыдно, что я до сих пор ничего не сказал маме. Я тут же хотел встать и рассказать обо всем, но было поздно, и все давно уже спали.
Глава пятнадцатая
На другой день все вышло не так, как я ожидал. Я хотел после уроков зайти к Шишкину и в последний раз серьезно поговорить с ним. Но так как я всем говорил в школе, что Шишкин болен, то все наше звено решило навестить больного товарища. Я испугался и сейчас же после уроков помчался к Шишкину, чтоб предупредить его. Прибегаю к нему. Он увидел меня и говорит:
– Знаешь, я могу уже вверх ногами стоять! Нужно стать у стенки, перевернуться и держаться ногами за стенку.
– Некогда, – говорю, – сейчас вверх ногами стоять. Ложись скорее в постель.
– Зачем?
– Ну, ты ведь болен.
– Как – болен?
– Да я ведь всем говорил в школе, что ты болен. Сам ведь просил!
– Ну, просил!
– А теперь вот сейчас к тебе ребята придут.
– Да что ты!
Тут он моментально нырнул в постель, как был, в одежде, в ботинках, и накрылся одеялом.
– Что же мне говорить ребятам? – спрашивает.
– Что ж говорить? Говори, что болен. Больше говорить нечего.
Скоро пришли ребята. Они разделись в коридоре и вошли в комнату. Шишкин натянул одеяло до самого подбородка и с беспокойством поглядывал на ребят.
Ребята говорят:
– Здравствуй, Шишкин!
– Здравствуйте, ребята! – говорит он. А голос у него такой слабый-слабый! Ну прямо настоящий больной!
– Вот зашли тебя навестить, – сказал Юра.
– Спасибо, ребята, садитесь.
– Ну, как ты себя чувствуешь? – спросил Ваня.
– Да так…
– Лежишь?
– Лежу вот.
– Скучно тебе небось лежать все время? – спрашивает Леня.
– Скучно.
– Ты один весь день?
– Один. Мама на работе. Тетя в училище.
– Мы теперь будем к тебе приходить почаще. Ты извини, что мы не приходили: думали – ты скоро выздоровеешь и сам придешь.
– Ничего, ребята, ко мне Витя каждый день приходит.
– Мы к тебе тоже будем каждый день приходить, хочешь? – предложил Слава.
– Хочу, – говорит Шишкин. Не мог же он сказать – не хочу!
– А что у тебя болит? – спросил Юра.
– Все болит: и руки и ноги…
– Что ты? И даже ноги?
– Да. И голова.
– И что? Все время болит?
– Нет, не всё. То пройдет, пройдет, а потом как заболит, заболит!
– У нас в квартире у одного мальчика тоже вот так все болело. У него ревматизм был, – сказал Вася Ерохин. – Может быть, и у тебя ревматизм?
– Может быть, – говорит Шишкин.
– А доктор что говорит? – спросил Ваня.
– Ну, что он говорит!.. Что ему говорить? Ну, высунь язык, говорит. Скажи «а», говорит.
– А какая болезнь, не говорит?
– Болезнь эта вот… как ее?.. Апендикокс.
– Что же это за болезнь такая – апендикокс?
– Сам не знаю, – пожал Шишкин плечами.
– А чем тебя лечат?
– Лекарством.
– Каким?
– Не знаю, как называется. Микстура.
– Горькая или сладкая?
– Горькая! – сказал Шишкин и скорчил такую физиономию, будто на самом деле микстуры попробовал.
– Когда я был больной, мне тоже микстуру давали. Ох, и горькую! Я не хотел пить, – сказал Дима Балакирев.
– Я тоже не хочу.
– Нет, ты лучше пей, скорей поправишься.
– Я и то пью.
– Это ничего, что горькая, – сказал Леня. – Ты выпей микстуры, а потом ложку сахару в рот.
– Хорошо.
– А об уроках не беспокойся. Вот начнешь поправляться, мы тебе будем уроки носить и помогать учиться. Ты нагонишь.
– Ничего, нагоню! – говорит Шишкин.
Тут я заметил, что из-под одеяла высовывается нога Шишкина в ботинке. Я испугался. Думаю: вдруг кто-нибудь из ребят заметит! Но ребята разговаривали с ним и не замечали ботинка. Я подошел потихоньку и накрыл одеялом ботинок.
– Ну, ребята, – говорю, – он пока еще слабый, так что вы не утомляйте его. Идите себе домой.
Ребята стали прощаться:
– Ну, до свиданья. Выздоравливай, поправляйся. Мы к тебе завтра зайдем.
Ребята ушли. Шишкин вскочил с постели и запрыгал по комнате.
– Вот как все хорошо вышло! – закричал он. – Никто не догадался. Все в порядке!
– Ну, нечего радоваться! – сказал я. – Мне с тобой нужно серьезно поговорить.
– О чем?
– О том, что тебе надо в школу вернуться.
– Я и сам знаю, что надо, а как я теперь могу? Ты же сам видишь, что не могу.
– Ничего я не вижу! Я решил сегодня с тобой в последний раз поговорить: если ты завтра же не придешь в школу, то я сам скажу Ольге Николаевне, что ты не больной вовсе.
– Зачем? – удивился Костя.
– Затем, что тебе надо учиться, а не гулять. Все равно из тебя никакого акробата не выйдет.
– Почему – не выйдет? Посмотри, как я уже научился вверх ногами стоять!
Он подошел к стенке и стал вверх ногами. Тут отворилась дверь, и вошел Леня.
– Послушай, – говорит, – я тут свои перчатки забыл… А это что? Послушай, ты чего вверх ногами стоишь? Шишкин вскочил на ноги и растерянно остановился.
– Так вот ты какой больной! – воскликнул Леня.
– Честное слово, больной! – сказал Шишкин и покраснел как вареный рак.
Он заохал и заковылял к постели.
– Брось притворяться! Говорил, руки-ноги болят, а сам тут вверх ногами ходишь!
– Честное слово, болят!
– Ну, не ври, не ври! И когда ты успел одеться? Ты, значит, одетый в постели лежал?
– Ну ладно, я тебе открою секрет, только ты поклянись, что никому не скажешь.
– Зачем я буду клясться?
– Ну, тогда я ничего не скажу.
В это время в коридоре послышались чьи-то шаги. Дверь приоткрылась, в комнату заглянул Ваня и сказал:
– Ты скоро, Леня? Мы тут тебя все ждем.
– Ну-ка, иди сюда, Ваня! Он, оказывается, вовсе не болен!
– Не болен? – удивился Ваня и вошел в комнату.
– Кто не болен? – послышался из коридора голос Юры. Юра тоже вошел в комнату, а за ним остальные ребята.
– Да кто же еще! Вот он, Шишкин, не болен, – ответил Леня.
– Как так?
– Да вот так: вхожу, а он тут вверх ногами стоит!
– Что же это такое? – заговорили ребята. – Зачем ты нас обманывал?
– Это я так просто, ребята… – стал оправдываться Шишкин. – Я просто пошутил.
– Что это еще за шутки такие?
– Вот такие вот шутки! – развел Костя руками.
– Мы о нем беспокоились, – говорит Ваня, – всем звеном пришли навестить, а он тут, оказывается, шутки шутит: больным притворяться вздумал!
– Я больше не буду, ребята, вот увидите… – пролепетал Шишкин.
– А почему ты в школу не ходишь? – спросил Юра. – Ты нарочно решил притворяться больным, чтоб не ходить в школу!
– Я вам все расскажу, ребята, только вы не сердитесь. Я не хотел обмануть вас. Просто я решил циркачом стать.
– Как это – циркачом? – удивились все.
– Ну, поступлю в цирк и буду цирковым акробатом.
– Ты что, рехнулся?
– И ничуть не рехнулся.
– Кто же тебя возьмет в цирк? – спросил Ваня.
– А откуда, ты думаешь, цирковые артисты берутся?
– А почему же ты все-таки в школу не ходишь?
– Не хочу больше учиться. Я и так уже все знаю.
– Как – всё?
– Ну, все, что нужно цирковому артисту.
– Что же ты думаешь, цирковой артист может неучем быть?
– Почему – неучем? Кое-чему я уже выучился.
– «Выучился»! А пишешь с ошибками! Надо сначала окончить школу, а потом идти в цирковое училище. Цирковой артист тоже должен быть образованным. Ты бы сначала посоветовался с Ольгой Николаевной, – сказал Юра.
– Будто я не знаю, что Ольга Николаевна скажет! – ответил Шишкин.
– По-моему, ребята, он не дело затеял, – сказал Игорь. – Пусть перестанет выдумывать и является завтра в школу.
– А если завтра же не явится, мы скажем Ольге Николаевне, – заявил Юра.
– Ну, и будете ябеды! – ответил Шишкин.
– Не будем, – сказал Юра. – Раз мы предупредили тебя, значит не ябеды.
– Вот попробуй не приди завтра в школу, тогда узнаешь! – сказал Игорь. – Нечего тебе гулять. Надо учиться.
Тут снова послышались шаги в коридоре, и кто-то постучал в дверь. Шишкин, вместо того чтобы отворить, юркнул, как мышь, в постель и накрылся одеялом. Я отворил дверь и увидел Ольгу Николаевну.
– О, да тут все звено! – сказала Ольга Николаевна, входя в комнату. – Решили навестить больного товарища? Все ребята молчали, никто не знал, что сказать. Костя смотрел на Ольгу Николаевну во все глаза и изо всех сил натягивал на себя одеяло, будто решил закутаться в него с головой. Ольга Николаевна подошла к нему:
– Что ж это ты, Костя, расхворался у нас? Что у тебя болит?
– Ничего у него не болит! – сказал Юра. – Он вовсе не болен.
– Как – не болен?
– Ну, не болен, и все!
Шишкин увидел, что теперь уже все равно все пропало. Он вылез из-под одеяла, уселся на кровати и, свесив голову вниз, стал смотреть на пол. Ольга Николаевна обвела взглядом ребят, увидела меня и сказала:
– Почему же ты, Витя, говорил мне, что Костя болен? От стыда я не знал куда деваться.
– Почему же ты молчишь? Ты мне неправду сказал?
– Это не я сказал. Это он сказал, чтоб я сказал. Я и сказал.
– Значит, Костя просил тебя обмануть меня?
– Да, – пролепетал я.
– И ты обманул?
– Обманул.
– И ты думаешь, хорошо сделал?
– Но он ведь просил меня!
– Ты думаешь, что оказал ему хорошую услугу, обманывая меня?
– Нет.
– Почему же ты это сделал?
– Ну, я думал, что нельзя же товарища выдавать!
– Как – выдавать? Это врагу нельзя выдавать, а я разве ваш враг?
Я не знал, что сказать, и молча смотрел на пол.
– Не думала я, что мои ученики считают меня врагом! – сказала Ольга Николаевна.
– Мы не считаем, Ольга Николаевна, – сказал Ваня. – Разве мы считаем?
– Почему же никто не сказал мне?
– Да ведь никто и не знал. Мы только сегодня пришли, и вот все выяснилось.
– Ну хорошо, об этом поговорим после… Почему же ты, Костя, не ходил в школу?
– Я боялся, – пробормотал Костя.
– Чего ты боялся?
– Что вы записку от мамы спросите.
– Какую записку?
– Ну, записку, что я пропустил, когда был диктант.
– Почему же ты пропустил, когда диктант был?
– Боялся.
– Чего?
– Двойку получить боялся.
Связанные изображения:
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Понравилась сказка? Тогда поделитесь ею с друзьями:
Поставить книжку к себе на полку